Оставив Гневко на попечении счастливого мальчишки (он теперь долго останется героем в глазах сверстников), я подошел к крестьянам.

– Показывай, где межа была, – кивнул я старому Киферу.

Старик повел меня к узкой полоске – пара ярдов, не больше, – зажатой между посадками пшеницы. А может, ячменя. Нет, ячмень в здешних местах не выращивают, значит, пшеница. Или рожь. Эх, сколько нами было потоптано и сожжено полей, мог бы и научиться различать. Ан нет. До сих пор не сумею отличить ржаной колос от ячменного.

– Как только Хейко и Гюнтер спорить стали, то порешили мы, что пока хозяин спор не разрешит, оставить между ними зазор, – пояснил старик. – Мы уж и к господину Мантизу обращались, а он в городе безотлучно сидит. Говорит – разбирайтесь сами.

– А почему сами не разобрались? – поинтересовался я.

– Пытались, – виновато вздохнул старик. – Мы уж и так и эдак. А Хейко с Гюнтером каждый на своем стоит, клянутся и землю на этом ели.

«Твою мать! – выругался я про себя. – Они уже и землю поели! Ну, что же теперь делать?»

Но показывать собственную беспомощность нельзя. Изображая глубокое раздумье, я встал на «границе», уставился вдаль. Совершенно не представляя, что делать дальше, кивнул мужикам:

– Хейко, возьми длинную палку и прочерти границу. Покажи, как твоя межа должна идти.

След, проведенный Хейко, был хорошо заметен. Когда он закончил, я кивнул второму спорщику:

– Твоя очередь.

Пока Гюнтер рисовал собственную черту, я тихонечко недоумевал – какого черта? Если и была нестыковка, то дюйма в два от силы. Где-то черта Гюнтера заступала черту Хейко, а где-то, наоборот, – отступала. Чего тут спорить? Сколько колосьев взойдет с одного дюйма, пусть даже и вытянутого на югер? А ведь сотня, не меньше. Сотня колосьев – это сколько зерна? А если перемолоть в муку и испечь хлеб? Один каравай? Булка? Или ломоть? По моим меркам – не очень много, но кого-то это спасет от голодной смерти.

Наверное, надо взять палку да самому провести границу. Хотя зачем самому? Среди крестьян стояла молодая, но довольно дородная фрау с ребеночком на руках – славным таким, толстоморденьким, с белыми волосами. Мальчик ли, девочка, кто их разберет в этом возрасте?

– Сколько ребеночку лет? – поинтересовался я.

– На Святого Георгия два годика исполнилось, – гордо заявила мамаша.

– Как звать-то чудо такое?

– Гетти она, Генриетта, – застенчиво сказала крестьянка, целуя ребенка в щечку.

– Можно? – спросил я согласия у мамаши и, получив разрешение, попытался взять ребеночка на руки. – Ну, не бойся, хорошая моя, иди к дяде.

Девчушка немного поупрямилась, прижимаясь к мамке, но в конце концов пошла, не испугавшись чужого дядьки. Я нянчился с Гетти, говоря, какая она красивая, славная, а народ взирал. Вначале – молча, а потом кто-то предположил громким шепотом, что хозяин решил перед свадьбой проверить – каково оно, деток в руках держать? Кто-то засомневался – а рыцарское ли это дело? Мол, сейчас как описает хозяина да припозорит! Но другой голос уверил, что если дите кого и описает, так это к счастью, а господин Артаке хочет счастливым стать с молодой женой.

Голоса, осуждавшие меня за тетешканье, были мужскими, зато я увидел восторженные глаза женщин, удивляясь – а как они таких тяжеленьких деток на руках носят? Сам-то я, если честно, первый раз в жизни держал ребенка.

– Ты ножками умеешь ходить? – спросил я у девочки, посматривая при этом на мать.

– Конечно! – отозвалась та. – Мы уже и бегать умеем!

– Вот и славно. Давай-ка, лапка, я тебя наземь спущу (ух, наконец-то!), мы с мамкой тебя за ручки возьмем. Вот, умничка, а теперь пошли…

Гетти доверчиво протянула мне одну ручонку, другую подала маме, и мы пошли.

– Гетти, ты тверже ступай, чтобы следы остались, – попросил я, и девчушка старательно принялась бить ножками о землю, проминая мягкую землю.

Идти втроем по узкой полоске, не задевая пшеницу, было трудно, но мы старались. Мы шли, а за нами полз недоуменный шепоток, сменившийся возгласами восхищения.

– Чё это хозяин-то?

– Дураки, он же межу намечает!

– Ох ты, господи!

– Вона, межа-то где будет!

– Невинный ребенок – глас Божий!

– А девка-то в тот год родилась, когда межи перепутали…

– Ну, умен наш новый хозяин.

Мы прошли до самого конца не останавливаясь, размечая детскими босыми пяточками межу. Возможно, крестьяне будут теперь рассуждать о мудрости нового хозяина, не задумываясь, что она, мудрость, взялась от безысходности…

Наконец-то усадьба приведена в жилой вид, но переезжать я по-прежнему не спешил. В городе хотя бы есть куда выйти, да и Лота рядом.

Свадьбу, по молчаливому соглашению обеих сторон, вновь отложили – надо дождаться, пока шойзель достроит мост, а фрейлейн Кэйтрин решила обновить колодец – вычерпать воду, вытащить ил, заменить камни. Курдула была недовольна, но кто ее спрашивал? Может, фрейлейн еще что-нибудь придумает?

В последнее время мне было не по себе. И чего вдруг? Живи, казалось бы, да радуйся. Можно ложиться спать в любое время, а вставать как душе угодно. Есть что тебе нравится, а не то, что нашлось в полковом котле. Но что-то меня тревожило. Впрочем, чего уж там… Если называть вещи своими именами, мне становилось скучно.

Почему-то считается, что скука – удел великосветских бездельников. Нет, этот бич одинаково бьет по крестьянам и горожанам, не знающим, чем занять себя в долгие зимние вечера, когда спать еще рано, а работать поздно; по солдатам, в перерывах между сражениями пропивающим добычу; по купцам, трясущимся в повозке долгие-долгие мили. Другое дело, что простым людям скучать приходится реже, нежели нам – владельцам усадеб. Хуже только заключенному в тюрьме, но там всегда найдется рассказчик-балагур, помогающий скоротать время…

Я не поклонник чтения. В юности предпочитал проводить вечера не в либерее, в окружении книг, а в компании веселых друзей, доступных женщин и вина. Потом, когда жизнь изменилась, а я из отпрыска знатного (не важно, какого именно) рода превратился в наемника, с трудом мог бы себя представить читающим мысли людей, умерших давным-давно. Теперь же, обретя дом и досуг, начал понимать, что существует еще одно удовольствие, кроме сражений и женщин, – это чтение! Занятие, позволяющее бороться со скукой.

Сегодня мне повезло. Торговец, прослышав, что новый владелец усадьбы собирает библиотеку, притащил сразу две книги, попавшие к нему неизвестно откуда. Я не стал придираться ни к состоянию пергамента, ни к качеству бумаги. И даже не стал выяснять, о чем же там пишут. Парень ушел, осчастливленный двумя талерами – обычной выручкой за целый месяц, твердо пообещав, что все манускрипты и инкунабулы, попавшие в поле зрения, будут мои!