– Ишь, какие швыдкие! Уже тут!

– Думаешь, они в ту же квартиру? –поглядел в окно Вениамин. – То есть там настолько плохи дела?

– Ничего, нас не запугаешь! – Валясхватила тяжеленький чемоданчик и ринулась в подъезд. Воздух, чудилось, посвистывал,разрезаемый ее мощным, тугим телом, в котором было как минимум девяносто кэгэживого веса – и при этом, чудилось, ни грамма лишнего жира. И вся она былатакая стремительная, проворная, яркая, свежая, ну в точности валькирия, какимиих всегда представлял себе Вениамин. И не он один, судя по всему: высокийсветловолосый парень в форме МЧС, стоявший на площадке пятого этажа с газовымрезаком в руках, при виде Валентины сделал большие глаза и сказал:

– Ого! Откуда этакая Брунгильда?

Валентина смерила парня надменным взглядом,потом оценила его рост, ширину плеч и стать, и глаза ее вспыхнули зазывнойулыбкой, но тотчас она заметила обручальное кольцо на его правой руке – и вновьприняла сугубо деловой вид (одним из правил, свято исповедуемых Валентиной,было: ни за что не иметь дела с «женатиками»!). Только теперь она взглянула наподоспевшего Белинского и сказала:

– Да, правда, наше место занято.

Веня, впрочем, и сам уже увидел снятую спетель железную дверь с номером пятьдесят один, причудливо намалеванным синей ибелой красками. Именно в квартиру пятьдесят один этого дома по улице Ошарской ибыла вызвана бригада «Скорой». Позвонили соседи, обеспокоенные тем, что давноне видели восьмидесятипятилетнюю Анну Ивановну Федину, а сын ее на звонки дверьне открывает, ни с кем не желает общаться. Только по ночам выходит прогулятьсявокруг дома. Но ночами к нему подходить страшно, ведь он не в себе с детства,как объяснили соседи, убежденные: что-то здесь нечисто...

Наверное, нечисто, если понадобилось дверь срезатьс петель!

– Живы они там? – спросил Вениамин,и парень уклончиво пожал плечами:

– Да так, частично.

Готовясь к самому худшему, Белинский шагнул вкоридор – и первое, что увидел в почти пустой комнате без занавесок, – этоочень худой немолодой мужчина, который сидел спиной к двери. Сидел он передмольбертом и сильно, резко прижимал к холсту то одну, то другую кисть, отчеговсе полотно было покрыто пятнами мрачно-коричневой и тускло-зеленой краски. Вкомнате не было никакой мебели, кроме старого, продавленного дивана с обивкойнеопределенного цвета, колченого грязного стола, заваленного кистями, смятымитюбиками, грязными тряпками и скомканными газетами, шаткого табурета, уженазванного мольберта, явно самодельного, и развешанных тут и там, а также стоявшихна полу холстов без рам. Все они были покрыты разноцветными пятнами, причемсамого мрачного колера. Психиатр сказал бы, что художник находится в постояннодепрессивном состоянии, если выбирает только черные, коричневые, мрачно-зеленыетона. А впрочем, у нездоровой психики свои законы, в том же, что художник явноненормальный, Вениамин перестал сомневаться еще раньше, чем вошел в соседнююкомнату, столь же убого обставленную, и увидел на диване труп. Очевидно, это ибыла Анна Ивановна Федина, о которой забеспокоились соседи.

«Долгонько же они сдерживали своебеспокойство! – изумился Вениамин. – Бабуля умерла не меньше чеммесяца два назад!»

Сухая жара, царившая весь июнь и июль, сделаласвое дело: старушка, бывшая небось и при жизни маленькой и худенькой, теперьвовсе иссохла и превратилась в некое подобие мумии. Это была очень аккуратная,аскетическая, можно сказать, картина смерти, и даже запах тления не осквернялее.

– Святые мощи, – пробормоталастоявшая рядом Валентина и перекрестилась.

Вениамин невольно сделал то же самое иосмотрел труп, почти не сомневаясь, что смерть Анны Ивановны наступила отестественных причин: проще говоря, от старости. Да, похоже было, что сын неприложил руку к смерти матери, а возможно, даже и не заметил, как это произошло:во всяком случае, когда Вениамин попросил его зайти в эту комнату иудостоверить личность умершей, он натурально вытаращил глаза и вопросил:

– Мама, ты что здесь делаешь?!

И тут же отвернулся, ушел, сел к мольберту,мгновенно утратив всякий интерес к матери, а может быть, и вовсе позабыв о нейна очередные два месяца.

– Да, тяжкий случай, – пробормоталВениамин и, поискав телефон в комнатах (такового не нашлось), достал из карманасвой сотовый и вызвал милицию, а также машину из морга. Звонок в «психушку» онрешил отложить до приезда милиции. Наверное, им надо будет снять какой-тодопрос с «художника», хотя вряд ли от этого будет толк.

– Жуть какая! – пробормоталаВалентина, передернув налитыми плечами, и второй эмчээсник, высоченный, оченьхудой парень, с явным удовольствием засмотрелся на легкую рябь, пробежавшую поее телу. Поскольку палец этого молодого человека не был обременен ювелирнымизделием, Валентина отнеслась к его взору благосклонно. – Они ведь в однойквартире сколько времени провели, неужели этот тип ничего не чувствовал,никакого запаха? Неужели ему страшно не было?

– Э, сейчас народ пошел – его так простоне прошибешь! Просто-таки персонаж Сорогина! – солидно кивнул эмчээсник иблеснул глазом на Валентину, как бы ища одобрения. Валентина, впрочем, никак несреагировала на эти слова, продолжая демонстративно передергиваться, –однако Вениамин насторожился:

– Сорогин? А кто это?

– Писатель, – сделав ударение на«е», ответил парень, и Веня поразился выражению брезгливости, исказившей егочерты. – Не читали? Ну что вы, это же сейчас пакость номер один в мире.Ужасную шумиху вокруг него подняли буквально на днях, какая-то организациявыступила против его книг, издательство возмутилось... Я только один рассказпрочитал, и то не до конца – просто сил не хватило, но то, что мы видимздесь, – он кивком указал на дверь в соседнюю комнату, – это просторозовый сад по сравнению с его рассказами! Честное слово!

– Это не он про людоедов пишет? –спросил Веня. – Про Васю и Костю?

– Во-во, – с отвращением кивнул егособеседник. – А также про Петю и всех прочих. Специфика у него такая.Вообще ужас, ужас!

В эту минуту появилась милиция, и разговорпришлось прервать.

Лицо вошедшего оперативника показалосьВениамину знакомым, а в следующую минуту он узнал его: это был тот самыйКапитонов, который не далее как позапрошлой ночью встретился с Веней на улицеМинина, в квартире убитого незнакомца. У того незнакомца было несколько пачексочинений Владимира Сорогина, «пакости номер один в мире»...

Что характерно, Капитонов тоже мгновенно узналБелинского и нахмурился: