— Ты мне нравишься, — сказала я.

Он неуверенно посмотрел на меня; я покрутила в руке стакан с ромом и колой. Он сжал губы, опустил голову, повернулся к левой двери на лестницу и печально вздохнул.

— Я… Я, ну, я просто… Просто… Андреа, я к тебе таких чувств не испытываю.

С его последними словами я опустила голову и увидела, что мое сердце сдулось и упало на покрытый плиткой пол.

— Ох, — только и сумела сказать я.

— Прости. Я… Ну, ты для меня очень важна, но я просто не люблю тебя… В романтическом смысле.

У меня сдавило грудь, я вся подобралась, словно готовясь защищаться. Я ушла с лестницы, не желая заводить разговора и выслушивать объяснений — они лишь все бы еще больше испортили. Я бы осталась еще более незащищенной и уязвимой. Дверь закрылась; я знала, что он ждет за ней, дав мне фору примерно в пять Миссисипи[18], чтобы уйти в комнату.

Как? Ну, то есть, я не могу… Как я могла так сильно ошибиться? Как я могла просто вот так все выложить, да еще и с такой уверенностью? В уголках глаз стояли слезы. В горле образовался комок, в сердце закололо.

«Конечно, — думала я, смотря на живот, на который капали эти слезы. — Вот почему у меня ничего не получается. Вот почему меня не могут полюбить. Может быть, он ответил бы положительно и так же уверенно, как я, если бы я была похожа по фигуре на подруг».

Но потом я вспомнила о его теле, о том, что он и сам далеко не худой, и разозлилась. Я-то думала, что мы на одном уровне, мы оба большие, но он, наверное, все это время считал, что лучше меня, потому что он не такой большой. Его полнота больше меня не успокаивала. Отказ больно ранил.

Где-то с неделю я считала, что между нами вообще все кончено. Я избегала всех обычных мест нашей встречи: ходила в другую столовую, подальше, после лекций сразу уходила, не оставаясь поболтать, занимала себя делами вне общежития. «Может быть, он притворится, что все нормально, — успокаивала я себя. — Может быть, решит, что я просто немного перебрала и поэтому стала даже смелее обычного».

Когда мы снова встретились субботним вечером, в комнатке Джастина размером 3 на 3 метра, держа в руках банки с пивом, мы сказали друг другу «Эй!» — спокойно, как друзья. Не нужно никаких странностей, Энди.

Мы поболтали, потом уверенно перешли к нашим обычным шуткам. Напряжение, похоже, ушло, разбилось на куски. Нам с Дэниэлом удалось незаметно замести предыдущий разговор — тот, где я призналась в любви, а он вздохнул, — под ковер. «Вперед», — подумала я.

Наша дружба вернулась в нормальное состояние. Лекции, обеды, разговоры в фойе у лифта и смех — постоянный смех. Я почти забыла тот вечер и свое разбитое сердце. Я постепенно подбиралась к территории «я с этим справилась», снова и снова убеждая себя, что мы преодолели дискомфорт и неловкость.

А потом настало лето. На каникулах мы разъехались: Дэниэл вернулся в Вустер, а я — домой в Медфилд. Мы общались по Интернету, просиживая ночи в мессенджерах. А потом, когда в пятницу вечером одна вечеринка в медфилдском лесу закончилась раньше, чем мы думали, мы с Николь решили поехать на запад, в гости к Дэниэлу. В ее серебристой машине, включив на полную громкость Dave Matthews Band и открыв все окна, мы доехали до его дома за сорок пять минут. Когда мы были где-то в двух улицах от него, я поняла, что в животе у меня летают бабочки. От ожидания встречи с ним у меня почему-то кружилась голова. Мы тихо постучали в дверь, уверенные, что его папа в половину третьего ночи уж точно спит.

— Эй!!! — шепотом закричала Николь.

Мы обнялись, встретившись впервые за три недели. Обхватив меня руками, он продержал объятия чуть дольше, чем я ожидала. Они успокаивали так же, как вид мамы, которая приехала забрать меня от подруги после того, как я всю ночь скучала по дому.

Следующие несколько часов мы просидели в гостиной, смотря комедийное шоу Дейва Чеппела по центральному каналу. Мы с Дэниэлом сидели рядом на потрепанном голубом диване, а Николь легла в кресло с откидной спинкой такого же цвета. Я посмотрела в ее сторону, когда перестала слышать ее смех над многочисленными шутками. Она склонилась набок, уткнулась лицом в ручку кресла и уснула. Я перевела взгляд с Николь на Дэниэла — тот, не отрываясь, смотрел на экран. Я тоже продолжила смотреть телевизор. Через несколько секунд, когда я уже хохотала, как ненормальная, над шуткой Чеппела про «фиолетовое зелье», Дэниэл положил свою руку поверх моей. Я вздрогнула, не ожидая подобного развития событий. Повернувшись к нему, я увидела, что он тоже улыбается, запрокинув голову, чтобы хорошенько посмеяться. Когда наши взгляды встретились, мы замолчали. «Обожаю тебя», — подумала я про себя.

Он наклонился ко мне. Его лицо было всего в нескольких дюймах от моего, его дыхание согрело воздух между нашими ртами. У меня по всему телу побежали мурашки. Я почувствовала, как его губы, неуверенные, но похотливые, приближаются к моим.

— Я скучал по тебе, — шепнул он.

Я придвинулась на оставшуюся восьмую долю миллиметра и коснулась его губ своими. Стало жарко, словно зажженная спичка безрассудно бросилась в струю пропана. Мы не отшатнулись друг от друга.

— Я что, заснула? — протянула Николь, испугав нас. Наши губы тут же разъединились.

Она с трудом села прямо.

— Может, нам пора? — спросила она. — Должно быть, сейчас часа четыре утра.

— Конечно. Ага, поедем домой.

Я посмотрела на Дэниэла. Его глаза улыбнулись моим. Мое сердце подскочило к горлу. «Я люблю тебя», — подумала я.

Его взгляд ответил мне без слов. «Я тоже тебя люблю. И любил все это время».

На втором курсе наши отношения действительно стали серьезными. За неделю до летних каникул я сидела в своей комнате, скачивая с цифровой камеры фотографии, сделанные в прошлую пятницу. Каждая фотография была еще смешнее предыдущих. Кучи красных стаканчиков для пивного пинг-понга и «переверни стаканчик», множество необязательных объятий и прочих форм проявления чувств. На каждую из них я смотрела с улыбкой. До того момента жизнь в колледже оправдывала почти все мои ожидания. Крепкая, полноценная дружба, свобода и независимость, которых я добилась, уехав из дома, полное погружение в среду, которая способствовала и поощряла получение новых знаний, — все это превосходило любые мои представления о колледже и взрослой жизни. Я даже влюбилась, на что и надеяться не смела.

Но одна очень, очень толстая часть меня оставалась несчастной. Я видела это на фотографиях, пусть даже мое улыбающееся лицо и говорило об обратном. Я стала носить штаны на два размера больше, на боках выросли новые жировые валики, а мой живот нависал над поясом джинсов, как нахмуренный лоб. Я бесилась, видя, насколько больше стала, насколько раздулось мое тело. Меня передергивало, когда я смотрела на воздушный шар, в который превратилось мое лицо. На каждой фотографии я была вдвое, а то и втрое больше всех своих подруг. Одежда, из которой я буквально вытекала, выглядела ужасно. Николь, Дженни, Сабрина выглядели очень сексуально в топиках и щеголеватых блузках с декольте. Они носили одежду с вырезом вполне умышленно, а вот мои формы не могли удержать никакие пуговицы.