Три мои лучшие подружки и я, хоть мы и различались в нашей полноте, ели вроде бы почти одинаково. Да и распорядок дня был очень похожим. Сон, еда, занятия, еда, занятия, сон, еда, купание, приведение себя в порядок, вечеринка, еда, сон. Повторить.

Когда они были рядом, мне не казалось чем-то странным или постыдным два раза в неделю звонить в пиццерию и заказывать тридцатисантиметровую пиццу и большую порцию луковых колечек или давать чаевые доставщику за коробку жареных куриных крылышек с голубым сыром на две персоны. Или даже есть печенье с тростниковым сахаром и корицей во время десятиминутной прогулки до столовой перед завтраком. Казалось, что все мы ели помногу, ни в чем себе не отказывая. Если я ела, то ели и они — хотя, может быть, не ту же самую еду и не в том же количестве. Я не могу вспомнить ни одного случая, когда колебалась бы, прежде чем предложить сходить в KFC за легким перекусом — масляно-медовым печеньем. Мои друзья всю жизнь были такими же едоками, как я. Хватали вторые порции, съедали все до последней крошки, всегда спрашивали: «А можно добавки?» Мы считали нашу любовь к еде поводом для гордости, чем-то вроде медали за доблесть — словно неразборчивость в еде служила признаком бесстрашия. Словно раз мы круто едим, значит, и круто живем.

И, хотя я могла поклясться, что ем столько же, сколько все остальные, на самом деле я, несомненно, ела намного больше — с чего бы еще я так набирала вес? Сейчас, оглядываясь назад, я спрашиваю себя, как мне все это время удавалось отрицать очевидное.

Когда мы вчетвером в пятницу после занятий шли в торговый центр, чтобы найти какую-нибудь милую обновку на выходные, я примеряла на себя только зависть. Я просматривала ряды вешалок в Forever21, растягивая каждый стрейчевый топик, попадавшийся мне — вне зависимости от того, нравился ли мне фасон и вырез, — чтобы проверить, насколько ткань прочная, сможет ли она налезть на мои жировые валики после того, как я натяну ее на плечи. Точно так же я ходила по магазинам и в старших классах — только сейчас вариантов оставалось намного меньше. В конце концов единственным местом, где мне удавалось хоть что-то на себя найти, стал отдел больших размеров в Old Navy, — а там одежда была не только дорогая, но и некрасивая. Вещи, с которыми я в результате выходила из торгового центра, я бы ни за что не купила, если бы определяющим фактором не был мой размер одежды.

За несколько недель до отъезда из Амхерста на каникулы приехала мама, чтобы пообедать со мной. Я не виделась с ней три месяца. Она подъехала ко входу в мое общежитие и стояла на тротуаре, ожидая меня. Я вышла на улицу и, увидев ее коричневую «Тойоту Камри», сразу вспомнила знакомый скрипучий салон. Ее лицо совершенно не изменилось — без косметики, не считая плотного слоя губной помады сливового цвета. Из открытого окна донесся сильный запах пудры для тела и духов Clinique Happy.

Я потянулась, чтобы одернуть стрейчевую кофточку, которая просто обожала заползать вверх по моим жировым валикам, и наши взгляды встретились. Я широко улыбнулась, а потом увидела, что она не улыбается. Ее глаза были затуманены каким-то незнакомым чувством — я совсем не так себе представляла нашу новую встречу. Ее челюсть отвисла — медленно, словно вишенка, скатывающаяся с вершины тающего рожка с мороженым. За мгновение до того, как вишенка совсем упала, мама успела ее подхватить и изобразить улыбку.

Ее взгляд был устремлен на мой живот. Я сглотнула, не в силах прогнать застрявший в горле комок. Когда я в последний раз видела маму, я носила 18-й размер, а сейчас — 22-й. Когда я подошла к машине, она улыбнулась, показывая, как рада меня видеть. Я тоже улыбнулась, но вздрогнула, заметив, как она рассматривает меня всю, сверху донизу, и как ее взгляд остановился на самой широкой части моего живота, нависавшей над джинсами. Я поняла, что мама увидела то же, что на фотографиях увидела я. Мое тело напоминало гриб со слишком маленькими ножками, чтобы удержать такую огромную «шляпку»-тело. Чем дольше я об этом думала, тем сильнее напрягала все мышцы живота. Я задержала дыхание, словно эти пол сантиметра «похудения» меня спасут.

Меня поразило, какими чужими показались мамины глаза. Она впервые в жизни выказала шок, панику, которую испытывала из-за моих размеров. Она впервые не была рядом со мной, когда я росла, так что изменения оказались слишком очевидными. Возможно, большую часть жизни она мирилась с тем, что я была толстой и лишь толстела, но сейчас, нося одежду огромного размера, которую я покупала тайком, чтобы никто не узнал, я стала просто невероятно толстой. И она испугалась.

До этого дня, до момента, когда она посмотрела на меня, как на незнакомого человека, она была моим единственным источником комфорта. Она была единственной, кто любил меня безоговорочно, кто считал красивой несмотря ни на что. В прошлом, когда она обращала внимание на мой вес, она сочувствовала мне, она любила меня и то, как я боролась с трудностями. Теперь же она беспокоилась всерьез.

Она не сказала об этом ни слова. Ни на обеде, ни по телефону вечером. Но я знала. И она знала. Когда я увидела ее такой шокированной, в таком отчаянии от моего веса, меня словно ударили под дых.

Я уехала из колледжа в мае, молясь, чтобы на этот раз все было иначе. Что этим летом мой лишний вес наконец-то соберет вещи и покинет меня. Что я больше никогда не увижу от мамы такого взгляда. Я отчаянно хотела чувствовать себя готовой к переменам, набравшейся сил, целеустремленной, уверенной, но по большей части я просто ужасно боялась.

Днем в пятницу я приехала домой к родителям и уже распланировала, как начать понедельник. И, как уже бывало в прошлом, начала я с огромной обжираловки под названием «прощание с жиром». В выходные, раскладывая вещи по спальне на лето, я наелась всем, что обожала, не забыв ни об одном своем любимом блюде, прежде чем с понедельника начать худеть. Целые ряды двойных «Орео», упаковки швейцарских рулетов, шоколадный торт. Я съела целую тридцатисантиметровую «пиццу мясолюба». Заказала полдюжины пончиков «Данкин Донатс» — две французские косички, с бостонским кремом, с баварским кремом, с шоколадной глазурью и кокосовый, — соврав кассиру, что на самом деле покупаю эту коробку для голодной семьи из четырех человек. Вскрывала одну за другой банки со «Спрайтом». Позвонила в «Тако Белл».

В понедельник я зашла в женскую раздевалку спортзала Юношеской христианской ассоциации с Кейт. Я очень обрадовалась, что она решила присоединиться ко мне. Она отнесла наши сумки в свободный шкафчик, а я пошла в угол, где стояли весы. Когда я шагнула на них, меня охватил ужас.

Я даже было подумала, что стрелка весов вообще не перестанет крутиться. Посмотрела на аккуратно покрытые пурпурным лаком ногти на ногах, которыми очень гордилась. Надо бы накрасить их заново. Например, коралловым цветом.