Пока мисс Бэнкхед говорила, внимание гостей – и самой мисс Бэнкхед – невольно привлекли странные действия мисс Паркер. Со слезами на глазах та ощупывала зачарованное лицо Клифта, нежно оглаживая коротенькими пальцами его лоб, скулы, губы, подбородок.

Мисс Бэнкхед сказала:

– Черт побери, Дотти! Кого ты из себя строишь – Хелен Келлер?..

– Он так хорош собой, – прошептала мисс Паркер. – Такой чувственный. Так ладно вылеплен. В жизни не встречала столь красивого молодого человека. Какая жалость, что он членосос! – Тут она наивно, по-девичьи распахнула глаза и воскликнула: – Ой! Я что-то не то ляпнула? Он ведь членосос, Таллула?

Мисс Бэнкхед ответила:

– А откуда мне знать, д-д-дорогая? Я п-п-понятия не имею. Мне он член не сосал.

У меня слипались глаза; «Красная река» нагоняла смертную тоску, и вдобавок из туалета несло хлоркой. Надо было срочно выпить. На пересечении Тридцать восьмой улицы и Восьмой авеню я зашел в ирландский паб, который скоро закрывался, но музыкальный автомат все еще работал, а возле него танцевал одинокий морячок. Я заказал тройной джин. Когда я открывал бумажник, из него вывалилась белая визитка с именем, адресом и телефонным номером: «Ферма Роджера В. Эпплтона, ящик 711, Ланкастер, Пенсильвания. Тел: 905–537–1070». Я уставился на карточку, гадая, как она очутилась в моем бумажнике. Эпплтон? Большой глоток джина освежил мою память. Эпплтон! Ну как же! Клиент «Селф-сервиса», один из немногих, кого я готов помянуть добрым словом. Мы скоротали часок в его номере в «Йельском клубе» – он был в возрасте, но крепкий, закаленный, хорошо сложенный и руку пожимал так, что кости трещали. Приятный, очень открытый – много рассказывал о себе. После смерти первой жены он женился на молодой секретарше, и они зажили вместе на ферме с холмистыми лугами, фруктовыми садами, пасущимися коровками и узкими бурливыми ручьями. Он дал мне свою визитку и пригласил в гости – мол, звони и приезжай в любой момент. Обуреваемый жалостью к самому себе, осмелев от джина и напрочь забыв, что на дворе три часа утра, я попросил бармена разменять пять долларов четвертаками.

– Прости, сынок. Мы закрываемся.

– Пожалуйста. Мне срочно нужно позвонить по межгороду.

Отсчитывая монеты, он сказал:

– Кому бы ты ни звонил, она того не стоит.

Когда я набрал номер, оператор запросила еще четыре доллара. После шестого или седьмого гудка в трубке раздался женский голос, низкий и хрипловато-сонный.

– Алло! Мистер Эпплтон дома?

Она помедлила.

– Да… Но он спит. Что-то срочное?..

– Нет. Ничего срочного.

– Простите, а кто говорит?

– Вы ему передайте… что звонил друг. Его друг с того берега Стикса.

Но вернемся к зимнему дню в Париже, когда я познакомился с Кейт Макклауд. Итак, мы втроем – я, моя юная дворняжка по кличке Дворняжка и Туз Нельсон – кое-как запихнулись в крошечный, обитый изнутри шелком лифт «Ритца».

Мы доехали до последнего этажа, выгрузились и пошли по коридору, заставленному старомодными дорожными сундуками. Туз сказал:

– Разумеется, она не знает, зачем я вас привел…

– Я тоже не знаю, если уж на то пошло!

– Я сказал ей только, что нашел замечательного массажиста. Видите ли, в этом году у нее начала болеть спина – уж сколько она докторов обошла, и здесь, и в Америке… Одни говорят, дело в грыже, другие – в сращении позвонков, а большинство считают, что это чистой воды психосоматика, maladie imaginaire[50]. Проблема в другом… – Он помедлил.

– В чем же?

– Я ведь вам уже говорил. Только что! Пока мы сидели в баре.

Я начал проигрывать в голове фрагменты нашего разговора. Ныне Кейт – отдельно проживающая супруга Акселя Йегера, немецкого промышленного магната и предположительно одного из самых богатых людей мира. В шестнадцать лет она вышла замуж за сына зажиточного виргинского коннозаводчика, у которого ее отец работал конюхом. Брак был расторгнут на основании жестокости мужа, Кейт переехала в Париж и вскоре стала богиней модных журналов. Кейт Макклауд на медвежьей охоте в Аляске, на сафари в Африке, на балу у Ротшильдов, на «Формуле-1» с принцессой Грейс, на яхте Ставроса Ниархоса…

– Проблема в том… – Туз опять замешкался. – Как я уже сказал, она в опасности. И ей нужен человек, который… будет рядом. Телохранитель.

– Так, может, продадим ей Дворняжку?

– Бросьте, я не шучу!

О, то была истинная правда – Туз в кои-то веки не лгал. Жаль, в тот миг, когда дверь открыла негритянка, я не мог предвидеть, в какой лабиринт меня вот-вот затянет. На женщине был стильный черный брючный костюм и множество золотых цепей на шее и запястьях. Рот ее тоже был нашпигован золотом – скорее капиталовложение, чем зубы. Круглое и гладкое лицо без единой морщинки обрамляли кудрявые белокурые волосы. Я бы дал ей лет сорок пять – сорок шесть; позже мне стало известно, что ее выдали замуж ребенком.

– Коринн! – воскликнул Туз и расцеловал негритянку. – Comment ca va?[51]

– Очень хорошо. Как говорится, не в деньгах счастье!

– П.Б., это Коринн Беннетт, личная помощница миссис Макклауд. Коринн, это мистер Джонс, массажист.

Негритянка кивнула, не сводя глаз с собачонки у меня под мышкой.

– Лучше скажи, что это? Надеюсь, не подарок для мисс Кейт?.. Она все мечтает о собаке – с тех пор как Фиби…

– Фиби?

– Ну да, пришлось ее усыпить. Однажды и меня усыпят. Только при ней об этом ни слова, не то она опять заведется… Господи помилуй, никогда не видела, чтобы взрослый человек так рыдал! Ну, идемте, она ждет. – Затем Коринн добавила шепотом: – У нее в гостях мадам Апфельдорф!

Туз поморщился; он явно хотел мне что-то рассказать, но мог не утруждаться – я пролистал немало номеров «Вог» и «Пари матч» и знал, кто такая Перла Апфельдорф. Жена южноафриканского платинового магната, не стеснявшегося своих расистских взглядов, она была такой же заметной фигурой на светской сцене, как и Кейт Макклауд. За спиной друзья называли ее Черной Герцогиней (хотя об этом я узнал чуть позже), намекая на изрядную ложку дегтя в ее крови. Хотя Перла всем рассказывала о своем чистом португальском происхождении, говорили, что на самом деле она была дитя бразильских favelas[52] – если это так, судьба сыграла поистине злую шутку с заядлым гитлеровцем герром Апфельдорфом.

Апартаменты Кейт Макклауд разместились под сводами гостиничной крыши; большие круглые мансардные окна – центральный элемент интерьера – выходили на Вандомскую площадь. Все шесть комнат были одинакового размера и по замыслу архитектора предназначались для прислуги, но Кейт Макклауд собрала их воедино и отделала под свои разнообразные нужды – получилось что-то вроде типовой квартиры «паровозиком», но в роскошном доходном доме.