Я быстро поднялась. Ну надо же! Кто бы могподумать, что самая непослушная и вертлявая часть стаи покорно, безо всякогосопротивления даст зашнуровать на своих лапах изделия из кожи? Я ожидала долгойбитвы, яростного сопротивления, а все завершилось за пару секунд.

– Капусенька, солнышко, самая хорошаясобачка! – принялась я нахваливать щенка. – У нее будут чистые лапки.Пошли гулять!

Но Капа не сделала ни шагу. Обычно она,услыхав волшебный глагол «гулять», стремглав несется к двери и принимаетсяподпрыгивать, почти доставая ручку. Но сейчас застыла на месте.

– Капа, вперед!

Ноль эмоций.

– Капуся, шагай.

Никакого движения.

– Капундель, двигайся.

Мопсенок пошатнулся, упал сначала на бок, апотом перевернулся на спину и остался лежать, выставив вверх четыре обутыеноги. Я подошла к собачке, взяла ее на руки, погладила, вернула в исходноеположение и нежно сказала:

– Солнышко мое, нас ждут остальныеучастники прогулки.

Капа покачнулась, рухнула на линолеум и сновазастыла на спине с поднятыми конечностями, всунутыми в ботинки.

– Прекрати немедленно, – прошипелая, тряся Капу.

Та безропотно висела в моих руках.

– Сейчас же принимай естественныйвид, – велела я, пытаясь вернуть щенка в нормальную для него позу.

Но не тут-то было, лапы Капы гнулись, словномягкие, пластилиновые столбики.

– Ну погоди, – пригрозила я и, сунувсовершенно покорное, безвольное тело под мышку, шагнула на лестницу. Стаясидела у стены.

– Живо в лифт, – приказала я.

Рамик послушно потрусил в приехавшую кабину,Рейчел я вкатила внутрь, подметки великолепно скользили не только по линолеуму,но и по плитке. Мулю, Аду и Феню внесла в лифт по очереди, одна рука у менябыла занята абсолютно неподвижной, мягкой, словно переваренная макаронина,Капой.

Я очень надеялась, что, оказавшись на улице,собаки забудут про обутые лапы и примутся совершать свои делишки. Не тут-тобыло. Рамик, правда, пошел по дорожке, но куда подевались его прыть и резвость!Пес брел словно больной цирковой конь, очень медленно, высоко поднимая ноги.Однако он хотя бы двигался, остальные начисто отказывались сделать хоть шаг.

Я поставила Капу у подъезда. Мопсенокмоментально перевернулся на спину. Решив, что ничего с ней в течение несколькихминут не случится, я уперлась в гладкую, мускулистую спину Рейчел и попыталасьпродвинуть собаку вперед. Ан нет, подметки отказывались скользить по асфальту.Муля, Ада и Феня были отнесены мною в глубь дворика и поставлены у скамейки.Мопсихи замерли, словно изваяния. Капа меланхолично валялась на спине, задрав кверхулапы, Рейчел тупо сидела у ступенек, Рамик, пошатываясь, брел к дереву. Вот оннаконец достиг любимого тополя, пристроился около него, задрал заднюю лапу…

– Молодец! – закричала я. –Ну-ка, все берем пример с нашего мальчика.

В то же мгновение Рамик, так и не успевшийначать процесс писанья, упал.

– Бедные собачки, – воскликнулнервный женский голос.

Около меня появилась милая дама, в симпатичномсветло-бежевом твидовом костюме.

– Какая, однако, вы молодец!

Я улыбнулась, не понимая, по какой причинеприветливая особа решила похвалить меня.

– Не всякая пойдет на такое, –продолжала незнакомка, – наверное, очень любите животных!

На данном этапе мне больше всего на светехотелось придушить противных, не желавших двигаться псов, но ведь непризнаваться же в этом совершенно незнакомому человеку.

– В общем да, – выдавила я из себя скривой ухмылкой, – хотя вокруг много людей, для которых собаки сталичленами семьи, ничего удивительного в моем поведении нет.

– Не скажите, – покачала аккуратноуложенной головой незнакомка, – не каждый рискнет взять в свой домпесиков-инвалидов, больных церебральным параличом. Ах, несчастные существа, ониже совсем не могут ходить.

– Лина, хватит болтать, – рявкнулмужчина, высунувшийся из окошка припаркованной у подъезда машины.

– Ванечка, глянь, какие несчастные песики– паралитики, жаль их до слез, – заворковала Лина.

Мужик насупился, я обозлилась на всех разом:на глупую тетку, решившую примотаться ко мне с идиотским разговором, на собак,не желавших гулять в замечательных ботинках, на Верушку с ее идиотскойчистоплотностью.

– Уродов пристреливать надо, –неожиданно заявил Ваня, – чтобы не плодились.

Лина всплеснула руками.

– Боже! Какая жестокость!

Я осерчала еще больше, быстро шагнула всторону, споткнулась о неподвижно сидящую Рейчел и упала.

– Господи, – кинулась ко мнеЛина, – вы ушиблись?

Я молча пыталась встать.

– Несчастная вы моя, – запричиталаЛина, – давайте помогу! Это же просто подвиг! Сама с церебральнымпараличом и собачек таких же спасаете. Да вам орден надо дать!

– Совершенно верно, – не упустилмомента высказать своего отношения к происходящему Ваня, – знак глупостинаивысшей степени. Коли у самой беда с ногами, на фиг еще и…

И тут по двору медленно пошла кошка. Заметивврага, Рейчел напряглась, подскочила и ринулась вперед.

– Фу, – заорала я, вскакивая, –не трогай киску!

Стаффордшириха внезапно остановилась, ее лапыразъехались в разные стороны, тело шмякнулось на асфальт. Издали бедняжканапоминала цыпленка табака. Кошка меланхолично села в паре метров отбеспомощной собаки и спокойно начала умываться.

– Господи! – рванулась к РейчелЛина. – Она ушиблась, о несчастное, убогое животное!

Я стиснула зубы, сделала шаг вперед, незаметила впадину в асфальте, наступила в нее и упала, стукнувшись головой одверь машины.

– Блин, – завопил Ваня, выбираясь изавтомобиля, – ты мне своей дурацкой башкой новую тачку помнешь.