Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером все старшие члены семьи Алёшкиных отправились в клуб. Там было необыкновенно чисто и даже уютно. На сцене висел большой портрет Ленина в раме, обвитой красными и чёрными лентами, около него стояло много горшков с самыми разнообразными цветами, а над занавесом укреплён написанный на кумаче лозунг: «Память о ЛЕНИНЕ будет жить вечно!»
Встретив Ковалевского, Борис узнал от него, что его выручили жёны военнослужащих и служащих других учреждений, не присутствовавшие на митинге из-за маленьких детей. По его просьбе они притащили своих ребятишек в клуб, и пока одна из них с ними нянчилась, остальные наводили порядок, мыли, убирали, ставили скамейки, укрепляли и украшали портрет и расставляли принесённые из своих домов цветы.
Собранием руководил Чепель, он же сделал подробный доклад о Ленине, затем выступали с речами представители разных организаций, от ячейки комсомола было поручено выступить Борису Алёшкину. Он повторил ту речь, которую говорил 25 января в школе, конечно, с некоторыми изменениями, так как говорил без бумажки. Его речь всем понравилась, похвалил его и Чепель, сам считавшийся очень хорошим оратором. Одобрил его выступление и отец, а Анна Николаевна от неё была просто в восторге, она говорила:
— Наш Борька — прирождённый оратор! Я не могла сдержать слёз, слушая его речь.
После собрания Борис задержался в клубе, и вот по какой причине. Ещё ранней осенью перед окончанием учительских курсов в клуб доставили из Владивостока приобретённый культотделом волисполкома какой-то диковинный аппарат, называвшийся «радио». До этого Борис не только никогда не видел такого аппарата, но даже и не представлял себе, как он может работать. Он, конечно, читал, что ещё с конца прошлого столетия изучается вопрос о передаче звуков на расстояние без проводов, но там шла речь о телеграфных аппаратах, позднее устанавливаемых на кораблях, а этот прибор якобы позволял слушать звуки также, как по телефону.
До сего времени ящик с радио даже не был распакован, так как в Шкотове никто не умел с ним обращаться. Как раз в этот день из Владивостока приехал специалист-техник (его уже давно ждал Ковалевский), собиравшийся этот аппарат осмотреть и подготовить к приёму передач. Техник объяснил, что при помощи радио можно будет слышать, что говорят на специальных станциях и во Владивостоке, и в Японии, и даже, может быть, в Москве. Борис и другие комсомольцы, оставшиеся для того, чтобы хоть посмотреть на диковинный аппарат, не очень-то верили словам техника, но уйти, конечно, не смогли и проторчали в клубе почти всю ночь.
Аппарат этот состоял из довольно большого ящика, в котором после присоединения его к находившимся вместе с ним батареям, загорелись три лампы. Сбоку ящика находилось несколько чёрных круглых ручек, которые нужно было крутить, чтобы настроить приёмник.
Радио установили в задней комнате клуба. Кроме батареи, к нему присоединили два провода, один просунули в разбитое и заколоченное фанерой окно и закопали в землю, а другой, изолированный, просунули около печной трубы на чердак, а оттуда на крышу, и присоединили к длинному оголённому проводу, протянутому от высокого шпиля, имевшегося на крыше клуба и оставшемуся после снятия с него креста (ведь раньше клуб был церковью), до небольшого шеста, укреплённого на крыше ближайшей двухэтажной казармы.
После этого техник сказал, что приёмник готов к действию, и, надев себе на голову железную скобочку, на которой были укреплены наушники — такие же мембраны, как у телефонной трубки, крутя различные ручки, вдруг улыбнулся и громко сказал:
— Есть! Можете слушать!
Всё, что мы только что описали, делалось в эту ночь силами Алёшкина и других энтузиастов-комсомольцев, оставшихся в клубе после собрания. Техник заявил, что он должен завтра же уехать во Владивосток, и когда сможет приехать снова, не знает, поэтому надо всё сделать обязательно сегодня. Ребята, конечно, согласились и лазили по скользким крышам, и укрепляли шест, и натягивали провода, и копали мёрзлую землю, и конечно, закончив всё это и услыхав радостный возглас техника, гурьбой бросились к наушникам.
Первым в числе слушателей был завклубом Ковалевский. Послушав несколько минут, он покачал головой и передал наушники Борису, приложил один из них к его уху, другим завладел Володька Кочергин. Борис услыхал какое-то неясное бормотание, напоминавшее человеческую речь, но слов разобрать было невозможно. Они с Кочергиным недоумевающе переглянулись и передали наушники специалисту, тот, послушав несколько мгновений, сказал:
— Это Япония, владивостокская радиостанция сейчас, ночью, не работает. Она передаёт в 6 часов два часа в день и не каждый день.
Потом он улыбнулся и, положив наушники на стол, на котором стоял приёмник, заявил:
— Сейчас японцы будут музыку передавать, я громкоговорители присоединю.
С этими словами он взял две большие картонные трубы, похожие на граммофонные, вынес их на сцену и положил на стол, за которым во время собрания сидел президиум. Провода от этих труб он присоединил к приёмнику и надел на голову наушники, которые по очереди брали и прикладывали к ушам другие комсомольцы, остававшиеся в клубе. Так же, как и Борис, они пока ничего интересного не слышали.
Закрепив наушники, техник минут пять слушал, затем повернул какой-то рычажок, и вдруг в пустом зале клуба раздались мощные звуки оркестра, игравшего какую-то незнакомую и не совсем понятную вещь. Все присутствующие, кроме техника, бросились в зал. Звуки музыки неслись из труб, положенных на стол. Из громкоговорителей, как назвал трубы специалист, звуки были настолько громкими и чистыми, что казалось, что оркестр находится где-то тут же, на сцене.
Но вот музыка кончилась, женский голос сказал что-то по-японски, и вновь зазвучала музыка. На этот раз пела женщина, и её пение сопровождала игра на рояле. Все восхищенно захлопали в ладоши и закричали:
— Вот это да!
— Вот, теперь у нас будет настоящая музыка!
— Эх, кабы Москву послушать!
— Да хоть бы и Владивосток, и то бы ладно!
И вдруг в этот момент пенье и музыка были прерваны каким-то невероятно громким визгом, треском и скрипом. Все побежали