назначен заместителем начальника мобилизационного отделения этого военкомата.

Конечно, с получением этого назначения он должен был немедленно переехать во Владивосток. Семья же его оставалась в Шкотове, так как ни жена, ни дети не могли бросить школу во время учебного года.

К маю месяцу Яков Матвеевич при содействии военкомата сумел найти квартиру, хотя и в частном доме, но состоявшую на учёте в горсовете. Находилась эта квартирка из трёх маленьких комнаток и кухни в одноэтажном домике на Бородинской улице, почти рядом с кондитерской фабрикой Ткаченко, одной из самых известных кондитерских фабрик Приморья. Почти напротив этого домика размещалось в большом кирпичном трёхэтажном здании губернское управление ОГПУ.

В домике имелось три квартиры: в одной жила хозяйка, другую занял Алёшкин, а третья ещё пустовала. Двери всех квартир выходили на небольшой, заросший травой, дворик.

Пришлось жить Алёшкиным на два дома, а это обходилось очень дорого: жалование и самого Якова Матвеевича, и его жены был невелико. Сразу же по окончании занятий в школе Люси и Анны Николаевны, преподававшей у младших классов I ступени, все они выехали в город. В Шкотове остался только один Борис-старший.

Предполагалось, что и он по окончании ученья приедет во Владивосток, чтобы готовиться к поступлению в Дальневосточный университет. Но из этого ничего не вышло.

Яков Матвеевич после напряжённой работы в последние месяцы по ликвидации ОЛУВКа стал чувствовать себя плохо, да и во Владивостоке на него свалилось немало работы, старые раны стали давать себя знать всё сильнее. Особенно стал его беспокоить желудок, испорченный ещё во время жизни в Харбине и вновь подорванный сейчас, когда он, стараясь сэкономить побольше денег для семьи, снова стал отказывать себе в нормальном питании, тем более что в городе оно обходилось ему довольно дорого. При очередной медицинской комиссии он был признан негодным к военной службе в мирное время и уволен в запас.

Это случилось в конце апреля месяца, почти за несколько дней до приезда к нему семьи. Думать о переезде в Верхнеудинск было нельзя — не было средств. Правда, его, как демобилизованного красного командира, не отправили на биржу труда (ведь во Владивостоке, впрочем, как и во всей стране в то время была безработица), а предложили ему несколько мест. Он выбрал себе место заведующего складом «Дальпушнины», контора которой находилась совсем недалеко от его квартиры, да и оклад на этом месте был даже выше того, который он получал в военкомате.

Таким образом, в мае месяце Борис в Шкотове остался один. Закончив учение, он уже собирался собрать свои пожитки и тоже перебираться во Владивосток, как вдруг получил от отца письмо, в котором тот сообщал ему, что мать найти работу в городе пока не может, и что семья вынуждена существовать только на его жалование, а жизнь в городе дорога, и совершенно необходимо, чтобы Борис после школы поступил куда-нибудь работать, а в город переехал только к началу учебного года в вузе.

Отец писал также, что найти работу в городе Борису, не имеющему никакой специальности, сейчас невозможно, поэтому будет хорошо, если он поступит на какую-нибудь службу в Шкотове.

Это письмо обидело Бориса. Он понял, что, несмотря на все уверения, он для семьи отца был всё-таки не совсем своим. Мы уже говорили, что и раньше у него с отцом бывали стычки, правда, не очень серьёзные, но они всегда оставляли у парнишки нехороший осадок, возможно, они так же действовали и на отца, но у молодых это чувство всегда бывает острее.

Получив письмо, Борис, конечно, сразу же решил, что он больше никогда к отцу не поедет, будет жить сам. Он уже не маленький, в августе 17 лет будет, да и образование имеет. По тем временам среднее образование считалось достаточным. Правда, как потом убедился сам же Борис, это его среднее образование никакой практической пользы ему не давало, но в то время он этого ещё не понимал.

Рассказал он о своей беде друзьям, те сочувствовали, но помочь ничем не могли. И только один человек принял в нём участие — Ковалевский. Он помог Боре поступить на службу в контору Госстраха, имевшуюся в Шкотове.

Страховой агент Сахаров, заведующий, в прошлом служил в страховом обществе «Россия» (таблички с названием этого общества Борис видел почти на всех домах Шкотова), а теперь работал в государственном страховом обществе, открывшем контору в Шкотове с начала 1924 года. Ему предстояло перестраховать все крестьянские домовладения в Шкотове и в окружающих сёлах и деревнях в это новое общество.

Дело это было нелёгкое, ведь при страховании каждый хозяин должен был заплатить некоторую сумму, а крестьянская мошна всегда открывается туго, тем более для этого не совсем понятного дела. Пожары в Шкотове были большой редкостью, неизвестно ещё, будет ли гореть их дом, а деньги, хоть и небольшие, нужно было выкладывать теперь.

Кроме того, многие считали, что раз они уже застрахованы в обществе «Россия», то при несчастье получат свою страховку. Предстояло каждому разъяснить, что того общества теперь уже не существует, и что их страховка пропала. Это не особенно утешало слушателей, про себя думавших: «А ну как и это общество прогорит, и опять наши денежки зря пропадут?» Объяснить им разницу между частным страховым обществом «Россия» и государственным Госстрахом было нелегко.

По имевшимся штатам Сахаров имел право нанять себе помощника и, желая услужить секретарю волисполкома Ковалевскому, он согласился на его просьбу принять Алёшкина.

Скажем сразу, это поприще для Бориса оказалось неудачным: ходить по дворам и выканючивать у упиравшихся хозяев страховые взносы ему было не по сердцу. Кроме того, выяснилось, что Сахаров в этом деле ведёт не совсем честную игру: он умышленно оценивает страхуемые строения в более высокую сумму, а в выдаваемом документе пишет меньше, получает с хозяина поэтому больше денег, чем приходует в своих книгах. Борис это заметил, сказал своему начальнику, чем вызвал его гнев. А когда он заметил, что в ведомости на жалование против его фамилии стоит 30 руб., а получил он только 25, он сказал об этом Ковалевскому. Тот устроил Сахарову скандал, ну и, конечно, в результате этого Алёшкин был немедленно из конторы Госстраха уволен.

Ни он, ни Ковалевский по своей беспечности не дали хода этому делу, но, кстати сказать, Сахаров, видно, всё-таки испугался полного разоблачения, потому что месяца через два сам из Шкотова исчез, передав свои дела какому-то новому человеку, прибывшему из Владивостока. Но это произошло потом.

В настоящее время Борис остался без работы, а так как