Этот вечер неумолимо приближался к концу. Люси как могла пыталась заглушить внутреннюю боль, что им скоро придется расстаться. Люси позволила наполнить свой бокал и снова посмотрела на Данте. Он медленно кивал, изредка улыбался тому, что говорила Фрэнки, от чего появлялись обворожительные ямочки на щеках.

Фрэнки выглядела так лучезарно, довольная, счастливая. Ее кожа светилась. Она была беременна. Она и Рокко объявили об этом после того, как она отказалась от первого из бокалов шампанского. Рокко обнял ее, положил подбородок на ее макушку и зажмурился, как будто не знал, как еще отблагодарить Бога за то, что эта женщина была в его жизни.

В этот момент Люси взглянула на Данте. Он посмотрел на нее каменным взглядом, замер, но только на несколько секунд. Затем он снова заразительно улыбнулся и включил свой шарм и очарование на полную мощность. Он шутливо похлопал брата по спине, нежно обнял Фрэнки и убедил всех собравшихся, что никогда не слышал новости счастливее этой.

Только Люси заметила разницу.

Она могла видеть сквозь золотое сияние, лучезарные улыбки и лазурно-голубые глаза. С каждой минутой она понимала, что Данте просто не в состоянии состоять в каких-либо отношениях, которые приведут к чему-то серьезному, – не важно, свадьба или дети.

В конце концов ее мать была права. Плейбой. Сердцеед. Так же как и ее отец. Мальчик в теле мужчины. Не хочет взрослеть, не хочет брать на себя ответственность.

Как по заказу, позади него появилась шикарнейшая брюнетка. Она закрыла его глаза руками.

– Сюрприз! – прошептала она знойным голосом, и, когда он обернулся посмотреть, кто это, она повернулась к нему сама и выставила декольте прямо ему в лицо.

– Лана! Как приятно видеть тебя, – проговорил Данте, встал и поцеловал ее в щеку.

– Можно я украду твоего спутника? – спросила брюнетка и, не дожидаясь ее ответа, взяла Данте под руку и пошла с ним к другому столу.

– Как тонко, да? – раздался за ее спиной голос Фрэнки. – Ты привыкнешь к этому. Со временем. Первые полгода я боролась с желанием выцарапать им глаза.

Люси отвела взгляд от Данте и повернулась к Фрэнки.

– Каждый раз, когда мне предстояло идти на такой прием, я просила Рокко сказать, кто из его бывших тоже придет. А потом я не отходила от него ни на шаг. Чтобы все видели, кому он теперь принадлежит.

– Много работы, наверное, было, – сказала Люси, вновь посмотрев в сторону Данте. Он приветствовал остальных гостей за соседним столиком.

– О да. Я остановилась, как только поняла, что Рокко может быть самым красивым муж чиной в мире, на мой взгляд конечно, но он также самый преданный. Он видел дальше, чем многие мужчины. Что такое кратковременная интрижка по сравнению с долгой и счастливой жизнью с любимым человеком? Как только я приняла это, то перестала пытаться отпугивать всех их палкой.

– Что ж, возможно, братья отличаются не только цветом волос, – сказала Люси лукаво. – Извини, – добавила она. Фрэнки нахмурилась. – Не то чтобы я не аплодировала твоей находчивости, но мне все это не пригодится.

– За Данте стоит побороться. Как за все хорошее в этой жизни. Что посеешь, то и пожнешь. Я не говорю, что надо быть постоянно начеку. Нужно понимать друг друга, слышать друг друга.

– А я думаю, что первый шаг – принять себя такой, какая ты есть, – ответила Люси улыбнувшись. – И он помог мне с этим.

– Могу себе представить, – ответила Фрэнки, откинувшись на спинку стула. Она погладила слегка округлившийся живот. – Он хороший человек, – сказала она. – Самый лучший.

Люси взглянула на него. На человека, которого она любила. Человек, который не хотел признать, что любит ее.

Время поджимало. Надо что-то делать. Еще несколько часов на самой церемонии, потом танцы, а потом – все. Занавес. Они разойдутся по номерам и попрощаются.

Гул предвкушения прокатился по комнате. Скоро будут объявлены номинанты. Данте извинился и вернулся к их столику.

Свет и освещение сцены затемнились. Зал теперь освещался только сотней настольных свечей. Вдруг жизнеутверждающая увертюра прогремела через динамики, и конферансье вышел на сцену. На огромном экране начали показывать изображения бального зала, фокусируясь то на одном, то на другом столике и высокопоставленном или знаменитом госте. Возгласы и аплодисменты последовали, когда камера остановилась на ком-то особенно интересном для гостей персонаже.

Не было никаких сомнений в том, что собравшиеся здесь женщины были очень важными фигурами в своих мирах, будь то литература, мода, искусство, медицина, актерское мастерство, наука, бизнес, общественность и политика.

Голос гудел, что эти фотографии транслируются по всему миру, и тут на огромном экране показали их столик. Репортер, вещавший в микрофон, сообщил залу – и, вероятно, всему миру, – что здесь присутствует Элеонор Эрмида и ее семья. Они слышали, что вскоре она будет награждена и что ее замечательная семья присутствует здесь, чтобы разделить ее радость. И неужели это дочь леди Вивьен Бонд сидит за их столиком?

Сердце Люси бешено заколотилось. Конечно, она знала, что здесь будут камеры, ведь это прямой эфир. Но она не должна была оказаться в центре внимания. Это не было частью сделки! Она сопровождала сюда Данте по своей собственной воле, чтобы ее мать могла увидеть ее… где бы она сейчас ни находилась. Так она объявляла о своей независимости.

Последнее, что ей сейчас нужно, чтобы ее мать и весь мир увидели, как она теряется и не может найти подходящие слова. К счастью, камера взяла крупным планом другой столик. Она сидела в своем кресле и выдохнула полной грудью сквозь стиснутые зубы. Надо взять себя в руки. Всего лишь ужин. Она гость на обеде, как и сотни других людей.

– Все в порядке? – спросил Данте, наклонившись к ней.

Впервые с тех пор, как они вошли в зал, он смотрел прямо на нее. Все сразу встало на свои места. Что бы он ни искал в этом мире, это явно была не жеманная, пустая женщина.

Люси выпрямила спину, плечи, подняла подбородок вверх и поблагодарила Бога и бесконечное нытье матери за это спасительное движение.

– Конечно, – ответила она. – Разве это не чудесно? Для меня большая честь быть здесь. Все эти достойные женщины делают такие прекрасные вещи.

Взрыв аплодисментов заставил их обоих повернуться к сцене. Пришло время чествовать Элеонор. Благоговейная тишина распространилась по комнате. Фотомонтаж фотографий некоторых проектов, что она поддержала, появился на экране, и зазвучал краткий обзор ее достижений.

Огни еще больше погасли, кроме одного желтого пятна, которое освещало ее, зал погрузился в молчание. Конферансье рассказал о ее многолетней работе, собранных ею деньгах, судьбах, на которые она повлияла. А затем на сцену вышел молодой человек, удостоившийся чести вручить эту почетную награду.

Элеонор сидела совершенно неподвижно.

«Вот, значит, от кого у него эта привычка», – подумала Люси. Ни грамма эмоций, кроме улыбки загадочнее, чем у Моны Лизы. Ни намека на то, что в ее венах течет только самообладание, как сталь течет по железным трубам.