Он оглядел комнату.

– В любом случае тебе не интересно знать, что произошло. Все уже в прошлом.

Кувшин с водой стоял на серванте между двух настольных ламп. Четыре хрустальных бокала и маленькое серебряное ведерко со льдом. Крошечная миска с ломтиками свежего лимона. Она проследила за его взглядом, как он подошел и начал наливать себе стакан воды. Осторожно он поднял щипцы, открыл ведерко для льда и бросил три кубика. Он покрутил бокал в руке.

– Все в прошлом, – повторил он безжизненным голосом.

– Эта женщина оказала тебе медвежью услугу, Данте. Ты доверял ей, а она предала тебя. И теперь все женщины в твоих глазах ужасные предательницы и шантажистки. Она была больна.

Он осушил стакан, поставил его на стол.

– Сначала она взорвала мозг мне, а потом вышибла и себе. Она позвонила мне, когда сделала это. Я слышал выстрелы. Я ехал к ней в лодочный домик, где мы обычно встречались. Я собирался сказать ей, что все кончено. Она меня опередила.

– О, мой Бог. Мне так жаль, – прошептала Люси. Она в ужасе прикрыла рот рукой.

– Вот тогда я действительно понял значение фразы «эмоциональный шантаж». Куда уж более эмоциональнее.

Он поднял стакан и закинул оставшиеся кубики в рот, начал их грызть.

– Я не знаю, что сказать.

– Тут нечего говорить. Что было, то было. Жизнь продолжается.

– Но не твоя. Твоя жизнь топчется на месте. Нормальные люди не ведут себя подобным образом. Она соблазнила мальчика в два раза моложе ее, а затем покончила жизнь самоубийством. Из-за того, через что тебе пришлось пройти, у тебя такое отношение к женщинам.

– Не изображай психотерапевта, Люси. Я потратил годы, чтобы понять, что случилось, – мне не нужна твоя десятисекундная терапия.

Горячие острые слезы обожгли глаза. Он пошел к кровати, не обращая на нее внимания.

– Я не изображаю психотерапевта, как ты выразился. Я только пытаюсь понять тебя.

Он вытащил телефон из кармана и просто смотрел на него. Блики света от лампы играли на каждой восхитительно прекрасной черточке его лица, широких плеч, мощной груди. Люси сжала в кулаки атлас платья. Она отчетливо понимала, что мир, равновесие, которые она только-только обрела, рушатся здесь и сейчас. Еще немного – и спасать будет нечего.

– Когда ты хочешь поехать в аэропорт? Я не думаю, что завтрак с моей семьей – хорошая идея.

«Нужно попробовать еще раз», – подумала Люси.

– Данте, ты сделал для меня больше, чем кто-либо когда-либо делал за всю мою жизнь. Ты помог мне, ты спас меня! Ты показал мне вещи, которые собрали меня воедино…

Слезы текли из ее глаз. Она их остервенело вытерла.

– Ты сказал, что любишь меня, Данте.

Ее голос перешел в шепот на этих словах. Для нее они были спасательным кругом. И она бросила его ему. Теперь все зависит только от него: примет он его или оттолкнет.

Он стоял неподвижно и тихо, самый совершенный мужчина из плоти и крови и камнем вместо сердца.

Люси заплакала. Соленые дорожки потекли по ее щекам. Сердце сжалось от боли. Она попыталась сглотнуть. Комната поплыла перед глазами. Она так хотела, чтобы он подошел к ней, обнял ее, убаюкал в своих крепких объятиях.

– Прости, Люси. Это никогда не должно было случиться.

Он вошел в ванную.

Закрыл дверь.

Послышался глухой звук бегущей воды. Ему вторили звуки улицы этого вечно бодрствующего города. Жизнь продолжалась.

Она сделала все, что могла. Она пыталась заставить его увидеть все в правильном ракурсе. Но он запер себя в стеклянном гробу, застрял в прошлом, жил так, чтобы его больше никогда не ранили снова. Нельзя ранить человека с сердцем, окованным льдом.

Пусть веселится, пусть переспит хоть со всеми женщинами планеты. В следующий раз, когда она услышит его имя, она просто вспомнит его с теплотой. Но сейчас ей надо уходить отсюда, подальше от его глаз, его запаха, его самого.

Она не могла смотреть на него и понимать, что больше никогда не почувствует его объятий, никогда не прижмется к его широкой груди, не услышит биение его сердца или как он произносит ее имя. Никогда не будет его насмешливого «принцесса». Она не хотела думать, что они больше никогда не проснуться вместе в одной постели, что он больше не прижмется к ее спине, не скользнет в нее…

Она дала волю слезам. Образы Данте заполнили ее воображение: на его катере, когда она его отчитывала, в его каюте, когда он медленно скользил поверх ее тела, на аукционе, когда он так ловко заводил публику, одаривая всех сияющей улыбкой, как он кружил ее в воздухе, когда они гуляли по пляжу в Литтл-Хоук.

Сильные, молчаливые рыдания разрывали ее тело, ломали душу.

Она вытерла рукой глаза, нос, щеки. Собрала свою сумку, проверила, на месте ли паспорт и телефон.

Она огляделась. Весь сегодняшний день пробежал перед глазами. Это вызвало новую волну боли. Она не могла смотреть на вещи, сиротливо валявшиеся по всей комнате. Его вещи, которые она больше никогда не увидит.

Она прошла по ковру, поднялась на три ступеньки, прошла по паркету, нажала кнопку на панели и стала ждать лифт.

Люси вошла в лифт, обернулась. Двери закрылись. В зеркальной поверхности она увидела свое отражение. Одна.

Дверь в ванную комнату открылась. Пар ворвался в пустую комнату.

Он не знал, когда начал вновь воспринимать окружающий его мир, не знал, когда пелена, окружавшая его, начала спадать, и он начал слышать, что ему говорят. Что он изменился, потерял свою «искру», что бы это ни значило. Что он стал сильнее, яростнее, злее.

Все это было правдой. Ему не за что извиняться. Либо так, либо ему придется сдаться, подвести команду и Марко. Он должен был выиграть матч в Дубае, чтобы закрепить за собой звание лучшего игрока, чтобы поднять свою ценность. Бренд «Эрманос Эрмида» теперь его. И только потому, что его сердце было вырвано из его тела, это не значит, что он должен причинить такую же боль кому-то другому.

У любого поступка есть светлая сторона. Даже в полнейшей темноте есть луч света. Пока он его не видел; не знал, когда увидит, но был полностью уверен, что когда-нибудь увидит его.

«Все когда-нибудь заканчивается», – говорил его дед. Даже когда он позвал его в свой кабинет и спросил, что произошло с часами. Даже когда Данте отказался рассказать ему, почему он их заложил в ломбард, – не потому, что боялся, а потому, что не хотел, чтобы его деду было за него стыдно.

Не сработало. Он дал ему деньги, чтобы Данте выкупил часы. Эти деньги Данте потом отработал, вкалывая каждую свободную минуту в другом городе, чтобы никто не узнал его.

Время пришло. Когда ему нужно было отвлечься, он работал на износ, до тех пор, пока мышцы не начинали болеть от усталости. Он работал грузчиком, рисковал жизнью на высотных стройках, потому что именно этого он и заслуживал. Селин умерла. А он понял, что был просто еще одним привилегированным учеником в одном из ее классов.