Данте положил руку на ее плечо и притянул к себе. Он держал ее холодные, липкие от пота руки и шептал на ухо, чтобы она успокоилась и дышала глубже. Она так и сделала: вдохнула. Он поцеловал ее щеку.

Страх пересилил гнев, но любовь пересилила страх.

Она позволила ему.

– Что ж, вот и ответ на один из вопросов! – сказала репортер, улыбнувшись в камеру. – Я думаю, вы здесь, чтобы отдать дань уважения Элеонор Эрмиде? Вы слышали сами о ее многочисленных достижениях. Что бы вы еще хотели добавить?

Люси подняла подбородок и улыбнулась. Эти колючие глаза смотрели на нее не мигая, губы замерли в ожидающей улыбке. Она почувствовала, как воздух проходит через нос, горло. Медленный вдох, выдох. Она открыла рот, посмотрела в черный квадрат камеры.

– Она замечательная женщина, – произнесла она.

Не Декларация независимости, но для Люси это было выступлением всей ее жизни.

Репортер с энтузиазмом кивнула, а потом перешла к другой группе людей. Люси стояла неподвижно. Она была ошеломлена. Сердце стучало в ушах, щеки горели, как головешки. Светская болтовня началась снова, но на этот раз она просто подбадривала себя. Она сделала это. Она и вправду преодолела свой страх и произнесла предложение в присутствии посторонних. На весь мир. Она нашла ее голос.

Она повернулась, чтобы посмотреть на Данте. Он помог ей. Он подарил ей маленький толчок доверия, внушил ей веру в саму себя, в чем она так нуждалась. Но все остальное она сделала сама.

Но никакое количество подбадривающих поцелуев и обниманий не сможет стереть из ее памяти то, что она сделала этим вечером.

– Спасибо, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.

– Люси, подожди, – сказал он. – Я должен извиниться перед тобой.

Она остановилась как вкопанная, ждала, пока он ее догонит.

– Мы ничего друг другу не должны. Помнишь?

Лифт двигался медленно. Люси уставилась на свое отражение на панелях лифта. Двери открылись на этаже пентхауса. Лампы освещали коридор. Люси шла впереди – десять шагов по паркету, три ступеньки вниз по покрытой шелковым ковром лестнице. Она мечтала стянуть с ноги осточертевшие туфли, сорвать с себя платье, бюстгальтер на косточках и дурацкие стринги, выкинуть все это в мусорное ведро. А затем распахнуть окно и подставить прохладному воздуху ласкать свое тело. Ей хотелось освободиться от этого кошмара.

– Надеюсь, твоя мама наслаждалась этим вечером, – сказала она вместо этого.

– Это был обман, и ты это знаешь. От начала и до конца, – холодно ответил он, проходя через зал и расстегивая запонки.

– Значит, теперь твоя мать виновата в том, что у тебя плохое настроение?

Он тяжело сел на кровать, как будто и вправду был высечен из камня. Снял обувь, ослабил галстук, стянул его с шеи и отбросил в сторону. Быстро расстегнул рубашку. Встал. Повернулся к ней лицом, снял рубашку и предстал перед ней во всей своей мужской красоте.

– Мои отношения с мамой не обсуждаются.

– Наверное, нет. А наши отношения?

Он почти вздрогнул, когда она произнесла слово «отношения».

– Я должна извиниться. Мне не следовало впутывать тебя во все это. С моей стороны было глупостью полагать, что мы сможем провернуть все это без последствий.

– Я думал, ты все поняла, Люси. Я четко дал понять, что у нас всего лишь кратковременный роман. Я никогда не обещал тебе счастливого сказочного конца.

– Да, ты был честен. Вначале. Но все изменилось, Данте. Для нас обоих.

Он посмотрел на нее пустым взглядом. Она никогда не видела его таким. Никогда не видела, чтобы он так закрывался. Контраст между Данте, которого она любила, и этим Данте был невыносим.

– Что дальше, Данте? Что ничего между нами не произошло? Что ты не признавался в любви? В чем бы я тебя раньше ни обвиняла, Данте, никогда не думала, что ты можешь быть лжецом!

Он уставился на нее. Снова ей удалось вывести его из себя. Его глаза загорелись, губы сжались в тонкую, злую линию.

– Неплохая попытка, принцесса. Но ничего у тебя не выйдет. Я давно научился не клевать на приманку.

– Почему ты думаешь, что все это игра? Я не заманиваю тебя! Я просто хочу понять, почему ты сделал то, что сделал. Почему ты все это время… – Ее голос затих. Она пыталась подавить рыдания, рвавшиеся наружу. – Почему ты любил меня все это время? И это правда, Данте. Ты любил меня.

Он снял с запястья часы – часы его отца. Те самые, которые были на нем, когда он затащил ее на свой катер. Как только они добрались до Хэмптона, он отдал их в ремонт. Она вспомнила, как он радовался, когда получил их обратно. Радовался по-настоящему.

Данте подошел к тумбочке и с любовью положил их на отполированную поверхность. В одном этом незначительном движении она увидела нечто, что заставило ее понять: за него надо бороться.

Она шагнула к нему, протянула руки в немой мольбе.

– Может, если ты объяснишь, что произошло? Откроешься хоть немного?

– Открыться? Люси, я не тот мужчина, который тебе нужен.

– Ты понимаешь, о чем я говорю, Данте. Ты можешь любить. Но ты вбил себе в голову, что не хочешь никого любить. И все потому, что случилось много лет назад.

– Случилось много лет назад? Мне было пятнадцать. У меня был роман с женщиной вдвое старше. Мисс ди Россо. Она должна была учить нас, – отстраненно усмехнулся он, – она научила меня многим вещам. Это ты хотела услышать? Ты в шоке, Люси? – спросил он, посмотрев ей прямо в глаза. – В твоей невинной головке это не укладывается?

– Не такая я и невинная. Поговори со мной, Данте. Я могу помочь, уверена, что смогу.

– Селин ди Россо… – Он поднял часы своего деда. – Я бы сделал все для нее. Все, чего она хотела. Я украл эти часы. – Он поднял часы с тумбочки, показал ей через всю комнату. – У моего собственного деда. Она хотела дорогие вещи, хорошо проводить время. Она думала, что у меня были деньги. Я украл их, чтобы продать и заплатить за дешевую комнату в дешевом мотеле и заняться дешевым сексом с дешевой женщиной.

Люси замерла. Его лицо перекосилось от отвращения к самому себе.

– Но она была твоим учителем, Данте. Ты был еще слишком молод, чтобы понимать, что происходит на самом деле. Она использовала тебя!

Он скорчил гримасу, положил часы обратно на тумбочку и посмотрел на них.

– Я позволил ей. У всех нас есть выбор. Я был достаточно взрослым, чтобы понимать, во что я ввязываюсь. Но я не был достаточно умен, чтобы понять, как из всего это выпутаться.

– Но она же боялась, что кто-то узнает о ваших отношениях? Конечно, она понимала, что все это плохо кончится?

– Боялась? Она ничего не боялась. Она была манипулятором, сумасшедшей стервой. Она хотела контролировать все. Куда мы ходили. Когда. Что мы делали. Какие подарки я должен был ей покупать. А когда я начал просыпаться, когда начал отклонять ее требования, – вот тогда стало действительно трудно.