На первый взгляд во всей обстановке не таилось ничего странного, и все же хватило нескольких минут, чтобы уловить своеобразие библиотеки и понять, почему наемники почти не заглядывали сюда и не оставляли здесь вещей.

– Ты это слышишь? – Я с сомнением посмотрел на вошедшего в библиотеку Тенуина.

– Вы что-то слышите? – Теор стоял возле стола, изучал лежавшую там книгу.

– Кажется, да. – Я пожал плечами. – Это… Точно.

– Что?

– В тишине. Не шевелись и прислушайся.

Мы втроем замерли. И звуки, которые поначалу едва угадывались, заметно окрепли. Они были повсюду.

В стенах что-то встрескивало, будто там лопались пузыри. Люстра, пусть и неподвижная, начинала скрипеть. Под потолком, возле карниза, что-то шелестело – так ветер гонит сухие листья.

Мы молчали. Старались понять, что именно вызывает звуки, и тут различили, как за окном шумит не то праздник, не то обычное городское веселье. Кто-то распевал трактирные мелодии, кто-то смеялся, кричал. Я не мог разобрать слов. Пытался их выловить, однако они расплывались, превращались в гудение простого сквозняка.

Цокот копыт, скрипы колес, призывы торговцев и возничих. Затем все стихло. Остался только женский смех. Громкий, радостный. Следом опять пришли голоса.

– Вы тут чего? – В комнату зашел Громбакх.

Шумы разом оборвались.

– Что это было? – спросил я Тенуина.

Следопыт не ответил. Вместе с Теором стал изучать лежавшие на столе свертки.

Очередная странность Авендилла. Тенуин был прав – нужно как можно скорее осмотреть дом и уходить.

Вскоре к нам присоединилась Миалинта.

Охотник книгами и свитками не заинтересовался. Просто шел вдоль стен, а потом вскрикнул:

– Ха! Твоя подруга, хангол.

Громбакх указал на висевшие между шкафов портреты. Поначалу они не привлекли мое внимание, но теперь…

На одном был изображен молодой мужчина с узким недовольным лицом. Родовые сигвы, тонкий крючковатый нос, глубокие залысины. Богатый костюм с пышной альбой и огненный веер, для красоты пририсованный над его головой.

– Нитос из рода Мелендарна, – прочитал я.

Ничуть этому не удивился, но, памятуя недавнюю оплошность, тут же спросил:

– Кто это?

– Не знаю. – Гром пожал плечами.

– Род Мелендарна… – задумчиво отозвалась Миа. – В этом роду было немало книжников. Один даже приезжал к нам в Багульдин.

– Книжник, – нахмурился охотник. – Этой пакости тут не хватало.

На втором портрете красовалась женщина лет тридцати. Озорной взгляд, мягкие губы. Платье, полностью открывавшее плечевые сигвы. На щеках и лбу – родовые сигвы. В ушах – составные серьги, из которых тянулись золотые нити. Нити переплетались в ажурный узор на скулах и стягивались к тканому держателю на подбородке. Это, конечно, была жена Нитоса – та самая, из-за которой он влез в историю с черноитами Лаэрнора.

С третьего портрета смотрела ничем не примечательная бледная девочка в скромном белом платье. Судя по всему, дочь Нитоса.

Я уже хотел спросить Громбакха, о какой подруге он говорит, а потом взглянул на латунную табличку под рамой второго портрета. Не сдержавшись, присвистнул.

– Вот и я о том же, – без улыбки кивнул Громбакх.

– Что там? – Миалинта подошла к портрету. Мгновение осматривала нарисованную женщину, а потом тоже прочитала подпись: – Азгалика из рода Аниона.

– Азгалика… – Теор, кажется, только сейчас заинтересовался нашим обсуждением.

– Азгалика, – кивнул я. – Из рода Аниона. Тот самый род, которому принадлежали соляные шахты под Горинделом, ремесленные села в Северных Землях, а потом и…

– …Лаэрнор, – закончила за меня Миа.

– Значит, Азгалика…

– …была родственницей Суалана.

– Который опустил Пластину молодости в Гусиное озеро и построил в стенах даурхатта здравный городок.

– Да.

– Вот тебе и старуха. – Громбакх отошел от портрета. – Или художник ей льстил, или Лаэрнское болото теперь не молодит, а старит пленников.

– Портрет старый… – заметил я. – Но вопросов все равно много.

– Любопытно, – кивнула Миа. – Знать бы еще, как Азгалика связана с тем, что случилось в Авендилле. И почему она оказалась в Лаэрноре, если жила тут…

Меня же сейчас беспокоило лишь одно – почему Азгалика не сказала нам правду. Почему не предупредила, чего именно опасаться на руинах, почему не рассказала об опытах своего мужа и созданной им комнате?

Азгалика несколько раз упоминала эту дверь, и поначалу я воспринимал ее как некий образ или даже символ, а теперь уже не сомневался, что Хозяйка говорила именно о двери, ведущей в комнату ее мужа. Но зачем тогда было говорить так путано и непонятно, ограничивая нас во времени и вынуждая действовать вслепую? И я до сих пор не понимал, как именно с этой дверью связан младший брат Теора. Азгалика сказала, чтобы мы ни о чем не задумывались и просто делали то, ради чего отправились в Авендилл. В этом была логика, ведь Теор призывал нас идти именно в ратушу…

Устал от бесконечной путаницы и необходимости постоянно обдумывать каждое слово, каждое решение. Тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Понимал, что все равно сейчас в них не разберусь, только больше себя запутаю и утомлю.

От портретов я подошел к столу. Следопыт успел все осмотреть. Ничего важного не обнаружил. Свертки, пергаментные заготовки, флийные промокашки, набор золотых, серебряных и стальных перьев, латунные чехлы самых разных цветов, емкости с чернильным порошком и чернильница, в которой до сих пор не засохли чернила, впрочем, их мог недавно подновить кто-нибудь из наемников. Несколько стеклянных колб с желтоватой жидкостью. В двух колбах – скрученные листки. И книга. Громоздкий фолиант. Обтянут дубленой кожей, обит дианитовыми уголками. В золотой рамке – узор цветущего дерева Палиатона, составленный из полосок серебра, нефрита и перламутровых вкраплений.

– Что это? – Я отщелкнул две тугие застежки, смотал кожаный ремешок, только что намотанный Теором, и раскрыл книгу.

Пришлось держать переплет двумя руками, чтобы он не грохнул о столешницу.

– Так… – Теор по-прежнему разглядывал портрет Азгалики. – Ничего интересного.

– Понять бы еще, что тут написано… – Я рассматривал зеленоватые листы бернальского тиснения. Волокна древесины почти незаметны. Ровные строки маленьких четких букв. Никаких завитушек или украшений. Строгое написание незнакомого мне языка.

– Да уж. – Громбакх заглянул из-за моего плеча. – Дай угадаю. Книга называется «Двухпудовое молчание»?