Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На что жена Павла быстренько провела мне ликбез по оплате своей работы в совхозе. Она у него была непьющая и работящая, спору нет. Алмаз, одним словом, по тамошним меркам. А зарплата в совхозе — не то что слезы — рыдания. И если не воровать комбикорм, то корову держать невозможно. И все знают, что доярки этот комбикорм воруют, негласно это даже разрешается, а вот напрямую — нет. Уж и не знаю, правда — не правда, но в краже я участвовала, потому что нести этот комбикорм обратно два километра сил уже не было. Так что грешна.
Клуб. Ох, этот клуб, кино и танцы… Очень-очень романтик, несмотря на вшивость. А так как вшивые там были все, кроме меня, так вроде и ничего, только селекция и выведение новых пород. Кино, конечно, было сначала. И фильм показывали какой-то французский. Но смотреть его было тяжело, потому что я, как увидела зоосад в молодежных волосах, так и чесалась до отъезда. Все мне казалось, что уж на мою-то гриву они точно перепрыгнут как-нибудь.
А потом настала пора танцев. А ведь деревня, там все не просто так. Молодежь сползается и съезжается из всех окрестных деревень. В клубе огромный зал, по одну сторону на лавочках сидят девушки, напротив на лавочках сидят юноши. Причем половая дискриминация присутствует. В общность «девушки» входят молодые особы женского полу от тринадцати до, примерно, двадцати двух-трех лет, а вот «юноши» — буквально любого возраста, только неженатые. То есть юноши встречаются и сильно за сорок. И все уже теплые. То есть подогретые.
А потом, конечно, частушки под баян. С перепевом.
Как романтично, вы только представьте. С дроботком на середину вываливается дородная девица в самом соку и поет:
Меня милый изменил,
(это там форма такая, «мне милый» — негламурно)
Я стою и плакаю,
Лучше б он меня ударил
Об дорогу сракою…
Или такая же девица — пол под ногами прогибается:
Не смотрите на меня,
Что я худоватая,
Мужик сала не дает —
Я не виноватая.
Ну практически страдание.
Или персонифицированное женское обращение к сопернице:
Я надену юбку рябу.
Рябую-прерябую.
Кто мово миленка тронет —
Морду покорябаю.
Или похвальба:
Эх, выйду на круг,
Каблуками трахну.
Разбегайся, шантрапа —
Я духами пахну!
В общем, полная пастораль. И все в таком же духе.
А я, дура городская, мне это все как-то в новинку, поэтому я мило краснею, слушая простые деревенские перепевки.
Потом начались танцы. Как ни странно, сначала был какой-то народный танец под тот же баян (или гармонь, подробности выветрились), который плавно перерос в «а теперь — дискотека!». И длилось это безобразие часов до трех ночи. Я, правда, в два уже засобиралась домой. А одной идти боязно, но мои знакомые девушки уходить не хотели ни за что.
Чтобы попасть к дому, нужно было сначала от клуба добраться до деревни, а потом еще по деревне идти. По деревне-то уже проще, потому что там фонари горят, а вот до деревенской околицы, которая была явно обозначена плетнем, приходилось переть только при свете луны.
И вот вышла это я из клуба, обогнула компанию разгоряченных молодых людей, которые еще не дошли до стадии «махаться», но уже прошли стадию «ты меня уважаешь?», и пошла себе по дороге. Тишина, какие-то насекомые подают голоса в траве. Слышу — кто-то догоняет.
Это кавалер у меня нарисовался. Тракторист из соседней деревни. Первый, практически, на ней парень. Догоняет и спрашивает так, вежливо:
— А, бля, ничо, бля, если я тебя до дому, бля, провожу?
Здоровенный такой парниша, в самом красивом прикиде для танцев — гимнастерка, заправленная в галифе, ремень офицерский — чудо, а не ухажер.
На что я не менее вежливо отвечаю, что найду дорогу сама. Но при этом боюсь страшно — черт их знает, этих деревенских, что там у него, в алкогольном бреду, в голове сформировалось.
А сформировалось у него, что я вполне себе объект для ухаживаний. Все дело в том, что в четырнадцать лет я выглядела гораздо старше собственного возраста, эдакий вполне себе свежий персик. Поэтому до околицы мы шли противолодочным зигзагом: он пытался приобнять меня то за плечи, то за талию, а я пыталась уйти красивым финтом.
Вот и околица. Плетень, высотой примерно метр. И мой кавалер начинает меня к нему притирать. А мы уже под фонарем. Я смотрю — глаз красный, хвост дудкой — вот-вот целоваться полезет, а то и еще чего покруче. А я цветок. Боюсь его — сил нет. Уговаривала я его отстать, уговаривала, а он все лезет и лезет, скотина безрогая. Поэтому от испуга я схватила его за офицерский ремень и посадила ухажера на плетень. Прямо на колья. Травм, несовместимых с жизнью, я ему не нанесла, зато штаны порвались, и он повис, зацепившись рваными штанами за кол. А «Гарун бежал быстрее лани».
Вывод, что физически он не повредился, я сделала из того, что страшным криком он не кричал, зато матерился преизрядно. Честно говоря, я думала, что он мне на следующий день шею свернет, однако степень его подогретости была такова, что назавтра он не смог вспомнить, с кем же это он так красиво гулял «под большое декольте».
Да, еще посещение деревни было ознаменовано приездом автолавки. Для местных жителей — это событие; для меня автолавка стала событием еще большим, потому что в ней были книги. Кто помнит, как мы сдавали макулатуру, получали талоны и покупали книги, польские дезодоранты и туалетную бумагу? Так вот, там, в этой автолавке, все было без талонов. А уж желающих на дезодоранты и книги вообще не было.
И единение с природой. Например, мне было дано задание — накормить бычка. Бычок — молоденький, хорошенький, рожки еще не прорезались, а только вспучились бугорками — бродил по загону и чесал свои будущие рога о перекладины. А тут и я с ведром. Зашла в загон, как большая, ведро поставила и нагнулась перемешать его содержимое.
Ну конечно! Конечно, вид моей обширной задницы (надо заметить, что она была отнюдь не в красных пролетарских шароварах, а в скучных синих тренировочных штанах) привел бычка в веселое расположение духа. Он разогнался, как мог…
Полет был недолгим, но стремительным. Мордой в укроп. Еще пару дней сидеть я просто не могла, потому что синяки на каждом полупопии категорически возражали против сидячего положения, а сама я ходила и удивлялась, как это ловко я пролетела между горизонтальными слегами и не задела их. Бычок страшно радовался каждый раз, когда я перемещалась мимо загона, но повторить попытку кормления скотины я так и не решилась.
Еще эти люди попытались научить меня доить корову, но это мероприятие им не удалось. В пятом, примерно, классе, чтобы отучить меня от дурной привычки грызть ногти, мама заставила меня сделать маникюр. Поэтому длинные когти мешали мне въехать в процесс как следует, а стричь их я не соглашалась ни за что.