елки трагическое повествование о смерти ребенка приобретает у Достоевского светлый финал. Практически сразу после появления рассказа «Мальчик у Христа на елке» он превратился в образцовый и широко известный рождественский текст. Уже на следующее Рождество 1876 года о нем писали как о произведении, «отличающемся высокими поэтическими достоинствами (напоминающими творчество гофмановского гения)», где «бедному замерзающему ребенку снится елка с радужными огнями и плодами у Христа» [см.: {305}: 871]. О широком распространении представлений о Христовой елке свидетельствуют многие тексты: в рассказе Е. Тихоновой «Рождественская елка» (1884) дочери лесничего, отец которой был посажен в тюрьму, Христос прислал с ангелами елку, пообещав, что вскоре отец будет выпущен на свободу [см.: {447}; 1808–1817]; в рассказе В. Табурина «Елка на небе» (1889) сын прачки, посланный за щепками для растопки печи, заблудился в городе и начал замерзать; его подбирает барыня и относит к себе в дом, где отогревшийся ребенок видит наряженных ангелами детей и роскошное дерево, которое он принимает за елку, устраиваемую «Боженькой бедным детям» [см.: {442}]; в рассказе некоего В. Н. «В лесу» (1898) девочка Дашутка, ища в лесу тятьку, думает, как хорошо ее умершему братику на небе, где «ангелы ему устраивают елку — большую, как у господ» [см.: {80}: 4], и многие другие.

Из текстов о рождественской елке ребенок узнавал, что елка неизменно выступала в роли спасительницы и защитницы униженных и обездоленных; что ее наличие в доме в Рождественский сочельник способствовало выздоровлению тяжелобольных детей [см.: {497}; 519]; что вместе с елкой в дом возвращались блудные сыновья, дочери, мужья и жены, находились потерявшиеся или же украденные дети [см.: {170}: 2–3]; что в семью приходили мир и благополучие [см.: {11}; 123; 134; 190 и др.]. В рассказе Е. Тихоновой «Рождественская елка» (1884) растущая в лесу ель приютила и согрела мальчика, спешившего на Рождество в город к маме [см.: {447}]; в рассказе К. В. Назарьевой «Потухшая елка» (1894) вместе с елкой к детям приходит мать, покинувшая семью много лет назад [см.: {281}]; в рассказе Коваля «Сочельник» (1894) вернувшийся на Рождество из дальних странствий и разбогатевший в Америке возлюбленный героини приносит елку, делает ей предложение и высказывает желание усыновить ее детей [см.: {197}]; в рассказе А. И. Куприна «Тапер» (1900) именно на празднике елки происходит встреча маленького музыканта-тапера со знаменитым композитором и пианистом Антоном Рубинштейном, определившая его дальнейшую судьбу [см.: {218}: III, 84], и т. д. и т. п.

Согласно подобным текстам, появление елки, само ее присутствие, создает благоприятствующую атмосферу, которая как бы стимулирует свершение счастливых событий. Елка становится для детей «путеводной звездою к добру», как в стихотворении С. Караскевича «Елка» (1904), где умирающая мать завещает отцу ежегодно зажигать елку «для сиротинок детей», надеясь, что она станет для них спасением:

Маяком она сыну блеснет,

Остановит над пропастью дочь. [см.: {183}: 1056]

Рождественские «елочные» утопии в неисчислимом количестве заполняли праздничные номера газет и журналов, создавая идеализированные картины семейного счастья, которое приносила в дом рождественская елка.

«Елка и ельник»: двойственность символики русской елки

Усвоение в России западных представлений о рождественской елке привело к тому, что образ ее приобрел двойственный и противоречивый характер: оставаясь в народном сознании соотносимой с нижним миром, продолжая традиционно использоваться в похоронном ритуале, где она выполняла функцию древа смерти, ель одновременно с этим оказалась прочно связанной с темой Рождества. Вступившие в противоречие символические смыслы ели нуждались в мотивировке, что, видимо, и привело к возникновению особой группы текстов, где делалась попытка каким-то образом связать эти смыслы.

Так, например, согласно одной из рождественских легенд, из ели, росшей на берегу Иордана, был сделан крест, на котором распяли Христа, отчего она и получила название «крестного дерева». С тех пор ели лишились счастья: они усыпают своими ветвями путь к могиле и точат смолистые слезы. Но Господь, сняв с елок проклятье, сделал их «символом светлым Христова рожденья», и поэтому теперь вокруг них слышны детские голоса и смех, а сами они ликуют и «славят Рожденье Спасителя мира» [см.: {35}: 368].

Эти два символических смысла ели в ряде произведений перекликаются и дополняют друг друга, как, например, в сказке П. В. Засодимского «История двух елей» (1884), где рассказывается о судьбе двух елок-близнецов, одну из которых срубили на Рождество и, использовав на празднике, выбросили; через двадцать лет срубили и второе, уже совсем старое дерево, и его хвоей устлали дорогу, по которой несли гроб с человеком, который когда-то мальчиком участвовал в празднике в честь первой елки [см.: {155}].

В первой части («Елка») «Стихотворения в прозе» И. Ф. Лонжинского (1886) очаровательная девочка Липочка танцует на празднике елки; во второй части («Ель») девушке Липе под елью объясняется в любви молодой человек; в третьей («Ельник») — Олимпиаду провожают на кладбище по дороге, усыпанной ельником [см.: {242}]. Тот же сюжет используется и в стихотворении Александра К. «Елка, ель и ельник» (1884) [см.: {180}]. При слове «елка» в сознании всплывал и образ разукрашенного рождественского дерева, и хвойные ветви, использовавшиеся в погребальном обряде, и елки, посаженные на могилах: «И невольно вспоминается сегодня еще одна елочка. Она зеленеет на одной из могил на русском кладбище в Sainte Geneviève des Bois», — говорится в печальном «Рождественском рассказе», написанном двумя русскими эмигрантами [см.: {520}: 26]. Эта двойственная символика ели постоянно напоминала о себе:

Разгорелись елки яркими огнями,

Разубрались фóльгой, лентами, цветами,

Любо деткам видеть, как гирлянды вьются,

Как из темных веток куколки смеются,

Будут всем подарки, и венки, и розы,

Детский сон украсят золотые грезы.

Наши ж елки дремлют темные, густые, —

На дороге жизни сторожа немые —

Только ночи тускло светят им звездами,

Да зима сурово кутает снегами,

Да по ветвям темным ледяным узором

Разубрал мороз их, проходя дозором. [см.: {300}: 1086]

«А на елку не мешало бы и проклятие наложить!»: полемика вокруг елки

Несмотря на все возрастающую популярность елки в России, отношение к ней с самого начала усвоения этого обычая не отличалось полным единодушием: споры о елке, о правомерности устройства праздника в ее честь сопровождают всю ее историю. Приверженцы русской старины видели в елке очередное западное новшество,