Скажем по секрету: молодость Семёна Петровича прошладостаточно бурно. Теперь господин Хомяков вёл размеренную жизнь, уважал мягкиекашемировые пальто и блондинок с грудью такой высокой, чтобы яблоко нескатывалось на пол. Ещё он любил свой шестисотый «Мерседес» и водил его сам, дане просто водил, а летал – мастерски и бесшабашно. В аварии Семён Петрович непопадал никогда, ну а то, что порою творилось за кормой упорхнувшего «Мерса»,его волновало меньше всего…

Он был человеком авторитетным, в определённых кругах его имяпроизносилось с сугубым уважением, и это сказывалось во всём. В каждой мелочиего нынешнего бытия.

Вот и теперь, как только чёрный «шестисотый» со спецномерамибесшумно подкатил ко входу в фартовое заведение «Забава», из недр ресторации мгновенновозник самолично директор – и приветил дорогого гостя ещё на гранитныхступенях. А вся обедающая сволочь вскочила с мест и стояла навытяжку, пока онпроходил общим залом в свой персональный. Пустячок? Да, и притом почтинезаметный. Но – приятный…

Нынче Семён Петрович был не один. Помимо «пристяжных» –телохранителей и экипажа джипа сопровождения – рядом с ним чинно шествовал«порченый высоковольтный». Обычно так называют руководящего сотрудника милиции,по какой-то причине пришедшего к сотрудничеству с преступным сообществом.Однако Хомяков и в этом плане на шаг опережал конкурентов. При нём был некакой-нибудь «краснопёрый», а самый что ни есть натуральный, то бишь в натуре,федерал.

Самое смешное, что они не особенно и скрывались. И зачем бы?Депутат Законодательного собрания пригласил друга-чекиста на небольшое,семейное, можно сказать, застолье…

А вы что подумали?

Циники говорят, будто у каждого человека есть цена, закоторую его можно купить. Соответственно, продавшиеся от непродавшихся отличаютсятолько тем, что для первых кто-то заинтересованный эту самую цену сумел успешноподобрать, а для вторых – пока ещё нет. Не будем ни поддерживать, ниопровергать это утверждение. Его истинность или ложность пусть каждыйопределяет для себя сам…

Так вот, цена данному конкретному чекисту, чью личность винтересах повествования мы пока не раскроем, оказалась на первый взглядпоистине смешная.

Он элементарно любил пожрать.

Это трудно было заподозрить как по его телосложению, вполнеподжарому и спортивному, так и по бытовым привычкам, доступным взгляду коллег.Возможно, он страдал разновидностью булимии, сиречь неукротимого аппетита, норазновидностью весьма специфической. Наш персонаж не уминал по ночам у себя накухне чёрный хлеб с цельными батонами колбасы. Если бы!.. Его неукротимыйаппетит требовал гораздо более дорогостоящих жертв, в основном почему-томорепродуктов. Изысканной рыбы. Икры, желательно чёрной. Омаров… Каракатиц ималеньких осьминогов по-корейски… И всякого такого прочего – не вдруг разбежишьсядаже на его далеко не нищенскую зарплату.

…Помнится, была телепередача о «хождении по мукам» графаАлексея Толстого. Имелись в виду тяготы и лишения его эмигрантской жизни вПариже. Так вот, пресловутые муки в основном заключались, насколько можно былопонять, в том, что у несчастного литератора не всегда хватало денег на хождениев ресторан с устрицами его любимого сорта. Когда выяснилось, что устриц ему влюбом количестве могут предложить большевики, ненавидевший революцию графмгновенно сделался «красным»…

Так что мы, читатель, не особенно и приврали. И такое насвете бывает. И ещё не такое.

Дубовый стол покрыла снежно-белая скатерть. Сравнение соснегом в данном случае – не дежурный штамп при описании белой материи, ареальное положение вещей. Скатерть была шёлковой и выглядела так, словно её непресловутым «Тайдом» отстирывали от следов предыдущей трапезы, а всякий раззаново изготавливали к приезду особо важных гостей. Ткали вручную, уморив паромвсё новые коконы шелкопрядов…

Начальство «Забавы» было, естественно, заранее предупрежденоо внеплановом четверге.[21] На скатерти тотчас возниклостаринное серебряное блюдо с рыбным ассорти, стоившим определённо большеантикварного блюда. Взять хотя бы холмик чёрной икры, влажно блестевшийпосередине. Это была не какая-нибудь убогая порция на один бутербродик,вытряхнутая из полуторатысячной баночки; таким количеством можно было наестьсяложкой от пуза. Поставив неподалеку хрустальные ёмкости с салатами из трепангови крабов, халдеи принесли муаровые океанические устрицы и лимон к ним,разместили на специальных тарелочках клешни лобстеров и раков… Всё вместенапоминало рыбный отдел очень хорошего современного магазина, где на чистомснегу (вот она, скатерть!) возлежат в естественном охлаждении драгоценные сёмгии осетры.

Наконец прибыли корзиночки с хлебом и вазочки масла.Наполнив бокалы искрящимся «Шабли», служители пожелали посетителям приятногоаппетита и отчалили.

Семён Петрович, улыбнувшись, широким жестом обвёлгастрономическое великолепие и сказал, имитируя кавказский акцент:

– Угащайся, дарагой.

Повторять не пришлось. Оба знали, что угощение былогонораром за консультацию, необходимую Хомякову, – те же деньги, толькопретворённые в наиболее удобную форму. А посему гостю не было никакого резонаотказываться и стесняться. Всё на этом столе принадлежало ему, о какомстеснении речь?

Он приступил к реализации гонорара очень по-деловому и в тоже время, не побоимся этого слова, чертовски красиво. Между прочим, в тонкостизастольного этикета он некогда вник именно по долгу службы, состоявшей, не впример Скудину, отнюдь не в бегании по джунглям с гранатой. И скрупулёзнособлюдал сейчас все эти тонкости. Не потому, что ресторанная обстановкаобязывала. Семён Петрович отнёсся бы с пониманием, влезь он хоть с ногами прямона стол, на эту вьюжно-метельную скатерть… Дело было в другом. Долгая практикадавно и неколебимо убедила профессионального проглота, что вот так – совершаявсе ритуалы, намазывая отдельно каждый кусочек – было ещё и гораздо вкусней…

Когда на рыбном блюде образовалась достаточно заметная убыль,Хомяков (отведавший всего по чуть-чуть, просто из вежливости, чтобысотрапезнику не было одиноко) повёл речь о деле.

Повёл он её весьма специфически.

– Тут намедни чувак захарчёванный людям порядочным…

Что в переводе на традиционный русский язык означало:человек, выдающий себя за знатока воровских обычаев, – настоящимворам-законникам или же лицам, тесно связанным с оными. Семён Петрович Хомяководинаково свободно чувствовал себя и на трибуне Законодательного собрания, исреди тех самых «порядочных людей», признававших только один закон – воровской.

Поэтому основную часть его речи мы приводим в адаптированномварианте, уходя от подробного комментария и надеясь, что всё будет понятно итак.