— «Применял к поднадзорным ненужное насилие… Беспричинно требовал лишения речи….В сговоре с младшим надсмотрщиком… Пытались скрыть нарушения, используя служебное положение…» — это все правда? — Взгляд командора уперся в одутловатое лицо Бивера.

— Да, господин командор, — Бивер уставился на свои сапоги. — Я признаю свою вину и подтверждаю вину господина старшего надсмотрщика.

Может, Жинг и хотел возразить, но ему мешала сломанная челюсть.

— Тебе нечего добавить, государственный бродяга Гарра? Я исполняю обязанности пристава: можешь говорить свободно.

Клейменый покачал головой. Командор повернулся к Лину:

— Что с ним случилось? — Он указал на Жинга.

— Он не хотел ехать добровольно и стал сопротивляться. Кузнец и жители Фоу помогли мне скрутить его… Но его травмы — моя вина, — выдавил из себя Лин.

— Вы уверены, что все сделали правильно и по закону, господин магистр? — Командор, недобро щурясь, посмотрел на него.

Твою мать, подумал Лин, твою же мать, гвардейский пес, ну почему ты не заявился сюда хотя бы на день позже?! Что же тебе нужно?

— Нет, господин командор, — вслух сказал Лин. — Но старший надсмотрщик — сильный мужчина и опытный драчун. Мы сделали то, что нужно было сделать так, как сумели. Я готов понести ответственность.

Командор покачал головой:

— Не очень-то он похож на великого воина, как и вы — на кулачного бойца; и в Фоу дураков мало лезть в чужую драку. Однако если дорожники сами восстановили справедливость, то почему не отметелили обоих?

— Бивар вел себя разумно, — сказал Лин почти чистую правду.

— Что ж: в его интересах вести себя так и дальше. — Командор обернулся к сержанту. — Заон! Ты знаешь нормативные процедуры в этом случае?

Прошло несколько очень неприятных мгновений, прежде чем Лин понял, что командор показывает сержанту не на него, а на судейский протокол.

— Нет, откуда мне, Иргис-гьон, — сказал сержант.

— И я не знаю. — Командор развел руками. — Но не можем же мы оставить их тут до ночи. Так что выясни все и займись этим. Вам сейчас нужна эта телега, магистр Валб?

— Она, как и лошади, принадлежит кузнецу деревни Фоу, — сказал Лин. — Он согласился предоставить их в распоряжение Ордена на любой срок.

Еще бы, подумал Лин. Попробовал бы бедолага-кузнец не согласиться, после всего, что видел и слышал.

— Тогда, благодарю за службу. — Командор, по ирдакийской традиции, протянул ему руку.

— Милостью Солнцеликого, рад служить! — Лин ответил на рукопожатие. И невольно вздрогнул, когда командор вдруг до боли крепко стиснул его ладонь:

— Еще один вопрос, магистр Валб.

— Конечно, господин командор, — спокойно ответил Лин, хотя сердце у него ушло в пятки.

— Вы не встречали недавно на дорогах друг молодых бродяг, юношу и девушку? Оба они худощавого сложения, лет шестнадцати на вид. Возможно, были напуганы, пытались выпросить еды или узнать у вас дорогу…

Лин старался дышать ровно.

Нет, что Наю и Хоно теперь ищет хьор-гвардия, было неудивительно. Происшествие было громким, за побег из тюрьмы до суда — даже если обвинение в убийстве каким-то чудом признали ложным — их ожидало не меньше трех лет каторги. Но, глядя в карие глаза командора Саена, он не мог отделаться от ощущения, что тот знает что-то еще.

Едва ли не впервые в жизни от всего сердца Лин поблагодарил родителей за науку врать кому угодно и сколько угодно.

— Никого похожего не встречал, — сказал он. — Сейчас на дорогах — если не считать тех, что ведут в Нодаб — почти пусто: бродяги уже устраиваются на зиму.

— Жаль. — В голосе командора Лин в самом деле уловил нотку сожаления. — Что ж, доброй дороги, магистр Валб! Заон, постарайся разобраться с этим побыстрее: ты нужен мне здесь…

Командор отдал подчиненному бумаги и размашистым шагом направился к дверям канцелярии.

Сержант сердито взглянул на телегу. Поручение его совсем не радовало.

— Слушай меня внимательно, ты, Бивар, или как тебя там, — зло сказал он младшему надсмотрщику. — Командор Саен не любит, когда бьют тех, кто не может ответить, но таких, как ты, он не любит еще больше. И я — не командор. Понимаешь?

— Ведите себя тихо, и тогда обойдется без сломанных костей. — Лин кивнул надсмотрщику, улыбнулся невозмутимому Гарре. — Удачи, государственный бродяга! Господин сержант, спасибо вам и командору за помощь, да не потускнеет над вами Светлый лик…

— И вам того же. — Сержант искоса взглянул на Лина.

«А они не тут очень-то любят формальности и наше сиятельное божество…», — подумал Лин, спешно покидая площадь Порядка.

Сначала он собирался попросить гвардейцев все же вернуть ему лошадей, однако решил не искушать судьбу. Но идти до Фоу пешком тоже было дурной идеей, а покупать лошадь — значило привлекать внимание и тратить деньги, которых было не в избытке…

Лин задумался. Из-за хьор-гвардии в городе сейчас все были настороже, а, значит, во всем Валкане сейчас оставалось единственное место, где он мог надеяться на помощь.

* * *

Пройдя с четверть часа тихими улицами и переулками, он постучал в заднюю дверь выкрашенного в дурацкий розовый цвет маленького особнячка, спрятавшегося в тени раскидистых гохно.

— Девушки отдыхают, — недовольно ответили ему из-за двери. — Приходите вечером.

— Понимаю, прости! Но позови, пожалуйста, хозяйку, — сказал Лин. — Это магистр Валб. Я по личному делу.

Вскоре ему открыли.

В розовом особнячке послушники и магистры Ордена находили утешение, сочувствие и помощь с того дня, как из мальчишек становились мужчинами, и Лин не был исключением… Но со временем им, в некотором роде, стал.

Он в юности не был особо жаден до телесных удовольствий — но заходил в бордель часто, ища ту толику уюта, которой не имел ни в прошлом, ни в настоящем; девицам нравился мягкий и даже застенчивый мальчишка-послушник: они жалели и по-своему баловали его. Между ним и Эвелиной — занявшей место хозяйки спустя пару лет после того, как Лин стал магистром — завязалось что-то вроде дружбы. Он несколько раз помогал розовому особняку улаживать скользкие инциденты и был вхож в задние комнаты — но чаще заглядывал на бокал вина, чем по другой надобности. Эти редкие визиты были его маленьким секретом и чуть скрашивали небогатое на радости существование.

Эвелину они тоже как будто радовали: возможно, и в жизни хозяйки борделя случалось меньше приятных моментов, чем кому-то могло показаться?

Ей было чуть за сорок. Она не скрывала морщин и не красила длинных соломенных прядей, уже тронутых сединой — и все равно была очень хороша собой; даже в пушистом домашнем халате, накинутом поверх простой рубахи, с сырыми после ванной волосами, разбросанными по плечам, и длинной костяной трубкой в тонких пальцах.