— Ирг! — Обиженный оклик Кады прервал его размышления. — Не будешь ли ты так любезен объяснить, куда мы пришли, задумчивый командор? И зачем?

Иргис изумленно уставился на двоих своих гвардейцев, дежуривших у роскошного дома с деревянными колоннами, и смотревших на командора с таким же удивлением.

Еще шестеро гвардейцев сторожили дом с других сторон.

Хозяина, господина Кина Хасо, видели в кабаке в нескольких кварталах от дома Фарги Орто незадолго до того, как у ворот нашли остывающий труп. Отчего-то Кин Хасо был перепуган до смерти и руки его тряслись так, что он едва мог удержать кружку. А еще Кин Хасо служил приказчиком в Первом торговом союзе.

По мнению Иргиса, прямым соучастником убийства Кин не был — слишком уж он глупо себя вел — но мог что-то знать или даже оказаться свидетелем преступления. Причастность к делу Первого союза объясняла и страх, и упорное молчание приказчика: «первые» не церемонились со случайными свидетелями и болтунами. А Кин Хасо, на беду свою, еще и вел с Фаргой какие-то частные дела — их иногда видели вместе… Поэтому он молчал, как рыба.

Арестовать его без доказательств Иргис не имел права, но существовали и другие способы вытянуть нужную информацию. Например, взять приказчика под охрану — «из лучших побуждений, чтобы тот, кого ты прикрываешь, не заткнул тебя так же, как твоего подельника» — и подождать, пока бедняга, не выдержав давления, не заговорит.

Или, чем тени не шутят, действительно не заявятся чьи-нибудь наемные убийцы.

Но ждать долго Иргис не мог, так что внутреннее нетерпение само направило его сюда, пока рассудок был занят совсем другими мыслями.

— Чем провинился этот несчастный? Вроде, его звать господин Кил… или Кел… — Када забавно насупилась, вспоминая имя.

— Кин Хасо, — сказал Иргис. — Возможно, он просто оказался не в то время и не в том месте… Или, наоборот, в том. С какой стороны посмотреть. Подождешь чуть-чуть?

— Я готова ждать тебя сколько угодно, командор Саен. — Несмотря на то, что Када улыбалась, глаза ее оставались задумчиво-грустными.

Иргис дорого бы заплатил за то, чтобы не понимать, что она сейчас имеет ввиду.

Он осторожно высвободил руку и подошел к гвардейцам:

— Ничего нового?

— Ничего, Иргис-гьон!

Иргис собирался постучать, но Кин Хасо уже сам быстрым неровным шагом спешил к калитке; очевидно, он наблюдал за происходящим во дворе в окно.

— Опять вы здесь, господин командор! Что вашим людям от меня нужно?! Я ведь вам, я ведь им тоже сказал, что я ничего не знаю, я сдуру напился тогда, но неужели честный человек не может напиться! — Приказчик выпалил все на одном дыхании. Он был бледен, уголок рта подергивался.

— Вы лжете неумело, господин Хасо. — Иргис наградил его суровым взглядом. — И рано или поздно все равно расскажете правду. Так почему бы вам не сделать этого прямо сейчас?

— Я не могу!

— Почему не можете?

— Потому что… Потому что я ничего не знаю, я уже сказал, я… — Приказчик закрыл лицо руками. — Пожалуйста, командор Саен, оставьте меня, мою семью в покое! Умоляю, господин командор!

— Прекратите истерику! — Иргис отвернулся, чтобы скрыть отвращение и смущение. К женским слезам он привык, но плачущие мужчины выбивали его из колеи. — Убили вашего соседа и партнера. А вы хнычете, как баба, и не даете мне продолжить расследование. Чем скорее вы все мне расскажете, тем лучше для вас — и тем проще нам будет обеспечить вашей семье безопасность, если это необходимо. Неужели не ясно?

— Я ничего не знаю, — тихо повторил приказчик. — Ничего.

— До завтра, господин Хасо. — Иргис оставил его, бессильно повалившегося спиной на забор, и вернулся к Каде, которая весело болтала с одним из гвардейцев.

Но разговор она слышала, и, когда они отошли на три десятка шагов, спросила, оглянувшись на дом:

— Не слишком ли жестоко, командор? Я видела в окне мальчишку лет семи. Он смотрел на тебя, как на волка.

Иргис поморщился: мысль о том, что он запугал до полусмерти жену и детей приказчика — у Кина их было трое — ничуть не радовала. Но он делал то, что делал не из удовольствия.

— Жестоко, я знаю, — признал Иргис. — Но, пойми: из-за этой истории с убийством другой мальчишка, только постарше, сейчас, возможно, умирает с голоду где-нибудь в канаве, прячась от людей. Я не могу все так оставить.

«А еще, если Первый союз замешан в убийстве старшины Желтых Платков — я не могу спустить им это с рук, — мрачно подумал он. — Кому я вру? Дело не только и не столько в детях Заха…»

Темнота сгущалась, заполняла город. Тени — обычные, безопасные тени — исчезали, растворялись в ней. Окна домов гасли, скрывая в черной глубине уютные секреты и дурные тайны чужой жизни. На развесистых нитях-хьорхи, провисавших между крышами, сидели равнодушные наблюдатели-птицы. Безликие деревья с тихим шелестом роняли листву.

— Скажи, командор… — тихо начала Када. — Что видно с высоты твоего роста?

Она приподнялась на цыпочки, пытаясь заглянуть ему в глаза.

— О чем ты? — удивился Иргис.

— Мы, оседлые, мало что знаем. Валкан — город трех дорог, и все равно новости доходят до нас слишком медленно. Но даже я чувствую, как мир погружается в сумерки.

— В этом мире уже тысячи лет — сумерки, — тихо произнес Иргис. — А за сумерками всегда приходит ночь. Но один чудак как-то сказал мне…

— Что? — Када застыла в тревожном ожидании его ответа.

— Если мир катится к теням, нужно успеть набраться, как следует, — закончил Иргис. — Тогда реальность поплывет перед глазами, и, может статься, окажется, что все не так плохо, как виделось сначала.

— Опять эти твои шуточки!

— Не мои. Но сегодня мне пришло в голову — возможно, тот человек бывал прав чаще, чем я о нем думал, — сказал Иргис. — Юные танцовщики еще не разнесли площадку в «Битом стакане»?

— Никак нет, командор!

На лице Кады отразилась такая искренняя радость, что Иргис почувствовал укор совести.

— Тогда что насчет того, чтобы исправить это упущение? — Он обнял девушку за талию. — И накинуть мой плащ, пока ты не простудилась.

— В твой плащ можно завернуть двух таких как я, — хмыкнула Када. — Лучше так.

Она прижалась к нему, уткнувшись лбом в грудь. Прикосновение обжигало даже через одежду.

— Мне страшно, Иргис, — прошептала Када. — Стыдно говорить о таком, но я боюсь. Боюсь этих сумерек и ночи, что придет за ними. Глупо, да?

— Ничуть. — Он обнял девушку крепче. — Даже мне бывает страшно.

— Тебе?! Не верю! — Када отстранилась, покачала головой. — Ладно, тени с этим, нас ждут танцы. Догоняй, командор!

Она бегом бросилась вниз по улице.