отойти от окошка, как вдруг заметил, что несколькооборванцев, дремавших в

дверной амбразуре дома напротив, встрепенулись и с интересомстали смотреть

куда-то вдоль улицы. Генри ничего не было видно, но до негодоносился грохот

несшейся вскачь повозки. Затем в поле его зрения показалсянебольшой ветхий

фургон, который мчала закусившая удила лошадь.Седобородый и седовласый

старец, сидевший на козлах, тщетно пытался сдержать ее.

Генри с улыбкой подивился тому, как еще не развалилсяветхий фургон -

так его подбрасывало на глубоких выбоинах, покосившиесяколеса еле держались

на оси и вращались вразнобой. Но если фургон еще с грехом пополам держался,

то как не разлетелась на куски ветхая упряжь, - это уж, по мнению Генри,

было просто чудом. Поравнявшись с окном, у которогостоял Генри, старик

сделал еще одну отчаянную попытку остановить лошадь; онприподнялся с козел

и натянул вожжи. Одна вожжа оказалась гнилой и тут желопнула. Возница

повалился на сиденье, оставшаяся в его руках вожжа натянулась, и лошадь,

повинуясь ей, круто повернула вправо. Что произошло затем- сломалось ли

колесо, или сначала отскочило, а уж потом сломалось, - Генри не мог

разобрать. Одно было несомненно: фургон разлетелся на части. Старик упал и,

протащившись по пыльной мостовой, но упрямо не выпускаяиз рук оставшуюся

вожжу, заставил лошадь описать круг, и она, фыркая, сталамордой к нему.

   Когда он поднялся на ноги, вокруг уже собраласьтолпа. Но любопытных

быстро раскидали вправо и влево выскочившие из тюрьмы жандармы. Генри

продолжал стоять у окна и с интересом, поистинеудивительным для человека,

которому осталось жить всего несколько часов, смотрел наразыгравшуюся перед

ним сценку и прислушивался к долетавшим до него репликам.

Старик дал жандармам подержать лошадь и, даже нестряхнув грязь и пыль

с одежды, поспешно заковылял к фургону и принялся осматривать груз,

состоявший из нескольких ящиков - большого и маленьких.Особенно заботился

он о большом, даже попробовал приподнять его и, приподнимая, словно

прислушивался.

Тут один из жандармов окликнул его; старик выпрямилсяи стал отвечать

охотно и многословно:

- Вы спрашиваете, кто я? Я старый человек, сеньоры, и живу далеко

отсюда. Меня зовут Леопольде Нарваэс. Мать моя была немкой- да хранят все

святые ее покой! - зато отца звали Балтазар деХесус-и-Сервальос-и-Нарваэс,

а его отец был доблестный генерал Нарваэс, сражавшийся под началом самого

великого Боливара [8]. А я - я теперь совсем пропал идаже домой не сумею

добраться.

Подстрекаемый вопросами, перемежавшимися  с  вежливыми выражениями

сочувствия, в которых не бывает недостатка даже у самыхжалких оборванцев,

он несколько приободрился и с благодарностью продолжал свойрассказ:

- Я приехал из Бокас-дель-Торо. Дорога заняла у меняпять дней, и пока

я ничего не продал. Живу я в Колоне, и лучше было мне невыезжать оттуда. Но

ведь даже и благородный Нарваэс может статьстранствующим торговцем, а

торговец тоже должен жить. Разве не так, сеньоры? Теперьскажите, не знаете

ли вы такого Томаса Ромеро, который живет в вашем прекрасномСан-Антонио?

- В любом городе Панамы сколько угодно Томасов Ромеро,- расхохотался

Педро Зурита, помощник начальника тюрьмы. - Придется вам описать его

поподробнее.

- Он двоюродный брат моей второй жены, - с надеждой вголосе произнес

старец и, казалось, очень удивился, услышав взрыв хохота.

- Да ведь не меньше десятка всяких Томасов Ромероживет в Сан-Антонио

и его окрестностях, - возразил ему помощник начальникатюрьмы, - и любой

из них может быть двоюродным братом вашей второй жены,сеньор. У нас тут

есть Томас Ромеро пьяница. Есть Томас Ромеро вор. ЕстьТомас Ромеро...

впрочем, нет, этот был повешен с месяц назад за убийство сограблением. Есть

Томас Ромеро богач, у которого большие стада в горах.Есть...

При каждом новом имени Леопольде Нарваэс лишьсокрушенно мотал головой,

но при упоминании скотовода лицо его засветилосьнадеждой, и он прервал

говорившего:

- Извините меня, сеньор, это, по-видимому, он иесть! Во всяком

случае, он должен быть кем-то в этом роде. Я разыщу его.Если бы можно было

где-нибудь оставить на хранение мой драгоценный товар, я бы тут же

отправился его искать. Хорошо еще, что эта беда приключилась со мной именно

здесь. Я могу доверить свой груз вам - достаточно одноговзгляда, чтобы

понять, что вы честный и почтенный человек. - Говоря это,старик порылся в

кармане, извлек оттуда два серебряных песо и протянултюремщику. - Вот вам.

Надеюсь, вы и ваши люди не пожалеете, что оказали мнепомощь.

Генри усмехнулся, заметив, с каким повышенныминтересом и уважением

стали относиться к старику Педро Зурита и жандармы после появления монет.

Оттеснив  от  сломанного фургона  любопытных,  они  тотчас  принялись

перетаскивать ящики в помещение тюрьмы.

- Осторожнее, сеньоры, осторожнее, - умолял их старик, пришедший в

неописуемое волнение, когда они взялись за большой ящик. - Несите его

тихонько. Это очень ценный товар и уж больно хрупкий.

Пока содержимое фургона переносили в тюрьму, старик снял с лошади всю

сбрую, кроме уздечки, и положил ее в фургон.

Но Педро Зурита, бросив красноречивый взгляд на столпившихся вокруг

оборванцев, приказал внести и сбрую в тюрьму.

- Стоит нам отвернуться, как мигом все исчезнет - вплоть до