— В шесть.

— Вот и узнаем.

Мы сидели в кафе «Уют». Сонька за одним столиком, я задругим. Больше никого, не считая бармена, конечно, в кафе не было. Я пила пиво,а подруга моя, как и подобает скромной невесте без вредных привычек, дула чай.

Было уже десять минут седьмого. Мы волновались, то и делопоглядывали на дверь и друг на друга. Недоуменно пожимали плечами, подмигивали,разводили руками, закатывали глаза, и это наша пантомима почему-то оченьнервировали бармена. Наконец, я не выдержала.

— Опаздывает женишок-то.

Мой голос прозвучал неуместно громко и напугал нервногобармена так, что он выронил из рук кружку, которую протирал, и убежал вподсобку.

— Может, в пробку попал? — предположила Сонька.

— Ты чего? Какие пробки в воскресный вечер? — И я,наплевав на конспирацию, пересела за ее столик, не забыв прихватить свою еще неопорожненную кружку. — Давай пивка со мной, все равно он не придет.

— Не, подожду, может, у него машина не заводится.

— Откуда ты взяла, что у него машина есть?

— Чувствую. — И она вновь уставилась на дверь. Яхмыкнула и сделала глоток.

Вдруг Сонька напряглась и прищурилась. Значит, кто-то вошел.Но кто, я не могла видеть, так как сидела теперь спиной к двери.

— Наш что ли пришел? — спросила я, почему-тошепотом.

— Не знаю, — зашептала подруга в ответ. —Этот далеко не блондин, и расточку в нем от силы метр 75.

— Но хоть красив?

— Для колобка ничего. Румяный.

— То есть?

— То и есть, что 150 кг.

— Ну? — я хотела, было, обернуться, но Сонька недала. — Сиди смирно. Авось, не признает меня. Я за тобой спряталась.

— Да это и не он, наверное.

— Он, — упавшим голосом констатировалаподруга. — К нам катится и улыбается при этом.

Я замерла и прислушалась. Услышала тяжелую поступь, шарканьеодной толстой ноги об другую и, наконец: «Сердце красавицы, склонно кизме-е-не!». Когда топот замер, и песня оборвалась, у моего уха пророкотало:

— Вы ль та самая Софья?

Подруга с глупо-испуганной улыбкой кивнула, после чего япосчитала нужным вмешаться:

— А это наш программист Зорин. И в его случае у/созначает — удивительное самомнение.

— Леля? — шарахнулся Зорин, приложив пухлую руку кгруди, словно опасался, что я вырву у него сердце.

Пока мы выражали свой восторг от встречи, Сонька еще что-тоувидела. И теперь ее реакция на увиденное сильно отличалась от предыдущей. Онався засияла, приосанилась и блаженно протянула:

— Вот он идет, наш эффектный блондин. Все, как писано,красавец, обаяшка, лапочка. — Я нахмурилась, что-то не припомню, чтоб вобъявлении было про «лапочку». — Просто прелесть. И у/с есть.

— И что же это?

— Улетное самбреро!

Я чертыхнулась и повернулась всем корпусом.

По проходу меж столиков пробирался молодой мужчина. Был онвысок, красив, светловолос. Но ростом он был не больше 185 сантиметров, годковне 33-ех, а скорее 25-ти, на голове было не самбреро, а бейсболка, и волосы ябы назвала скорее русыми, чем белыми. Самое же ужасное, что в мужчине я узналаГеркулесова.

— Вы Софья? — выпалил он, когда поравнялся с нами.

— Я, — пропела довольная Сонька. — А вы тотсамый…

— Нет, я не тот. Я…

— Значит, он тот самый, — Сонька с ужасомуставилась на Зорина.

Только тут Геркулесов узнал стоявшего рядом с ним толстяка.И недоуменно спросил:

— А вы что здесь делаете?

— А вы? — с большим чувством поинтересовалась я.

Вот тут он заметил и меня. Не скажу, что сильно обрадовался,я бы даже сказала, расстроился, потому как физиономия его стала такой кислой,будто он лимон сжевал.

— Опять вы! Куда не пойду, везде вы. Надеюсь, никакоготрупа мне сегодня не подкинете? У меня выходной.

— У меня тоже, господин жених.

— Я не жених.

— Нет? — разочарованно прогнусила Сонька.

— Я следователь по особо важным делам ГеркулесовНиколай Николаевич.

— Я арестована? — жеманно улыбнулась моя подруга.А глазками как стрельнула, вы бы видели!

Геркулесов сделал глубокий вдох — явный признак раздражения— и сунул под Сонькин нос газету с объявлениями.

— Вы пришли на свидание с этим господином?

— С этим, — согласилась она, даже не взглянув.

— 33 года, рост 190, у/с и прочее? — послеочередного Сонькиного кивка он продолжил. — Так вот он не сможет придти,вот и попросил меня предупредить.

— А почему не сможет?

— Потому что он арестован.

— Поняла! — хлопнула я себя по лбу. — У/с —это ученая степень.

— Почему? — все еще сверля Геркулесова взглядом,спросила Сонька.

— Потому что твой эффектный красавец блондин ни ктоиной, как наш страдалец Лева Блохин.

— Тот самый, что на гоблина похож? — опешилаСонька. Она ни одного из моих коллег не видела, но почти о каждом быланаслышана.

Я кивнула, подруга моя со словами «кругом один обман»хлебнула добрый глоток из моей кружки. После того, как живительная влага попалак ней в пищевод, она встрепенулась.

— Ну, с женихом все ясно, как и с этим, — кивок всторону Геркулесава. — А вы-то чего притащились? — это она уже уЗорина спрашивала.

— А он, наверняка, знал, что Блохин сегодня с дамойвстречается, — я посчитала нужным ответить на Сонькин вопрос. — А таккак дружок все равно под арестом, наш драгоценный Зорин надумал приперетьсявместо него, авось уведет невесту у товарища.

— Да ты что, Леля, — возмутился он, но сначалагусто покраснел. — Я наоборот… Я о Леве хотел ей рассказать… Какой онзамечательный.

— А, может, ты и подпись в журнале подделал, чтобБлохина посадили, а ты вместо него по невестам, а? — продолжала пугатьтеперь уже бледного коллегу ваша покорная слуга.

— Да как… Да я… — И он беспомощно уставился наГеркулесова, в надежде, что тот из-за хваленой мужской солидарности еговыручит. Но спасла его Соня. Примирительно улыбнувшись во все стороны, онажестом пригласила всех сесть.

— Не будем ссорится. Раз уж так получилось, давайтепосидим, попьем пивка, поболтаем. Тем более, нас четверо, а значит, двоенадвое. А, Николай? — после этого игривого «А, Николай?» Сонька такзазывно посмотрела на Геркулесова, что ему даже стало не по себе.