— Нет вам прощения, — отрезал Геркулесов. Потомразвернулся и, возмущенно сопя, зашагал к арке.

А я осталась стоять истуканом, униженная и оскорбленная.Когда его широкая спина скрылась в темноте арочного проема, я отмерла ипрокричала:

— А за дуру вы еще ответите!

Тропка, ведущая к институту, была на удивление чистой. Небыло ни привычной грязи, ни полусгнившей листвы, видно дворник успел все этоубрать, не было даже луж — они замерзли, превратившись из символов осени всимволы зимы.

Вот по этой тропке я и неслась пасмурным утром понедельника,рискуя поскользнуться и сломать, как минимум, одну ногу. Пальто моераспахнулось, сумка била по боку, шейный платок сбился, но я не обращала на этовнимание — главное для меня было оказаться у институтского крыльца быстреетого, кто гнался за мной от самой трамвайной остановки.

Я неслась, что есть силы, и насколько мне позволяливысоченные каблуки. Огибала лужи, лавировала, тормозила, когда ноги начиналиразъезжаться. До заветного крыльца оставалось каких-то 10 метров, когда японяла, что не успею.

— Чего тебе надо, маньяк? — выкрикнула я,обернувшись.

Преследователь затормозил, утер пот, струившийся из-подвязаной шапочки и, задыхаясь, выпалил:

— Хотел узнать, не спрашивала ли Сонечка обо мне.

— Не спрашивала, — отрезала я. — Все?

— Все, — пробормотал он расстроено.

Вот этого я и боялась! Еще вчера, когда обнаружила поддверью подкарауливающую меня Соньку, я поняла, что завтра на работе будет почтитоже самое. Только подруга интересовалась у меня, не спрашивал ли о нейГеркулесов, а вот теперь Зорин желает знать произвели ли его вокальные иораторские способности впечатление на Соньку.

— А что она вообще обо мне говорила? —полюбопытствовал Зорин, догнав меня и пристроившись рядом.

— Ничего.

— Совсем? — Он стащил со своей косматой головышапчонку и утер ей вспотевший лоб. Видимо, эта утренняя пробежка тяжело емудалась.

— Совсем. Мы не виделись, — соврала я, а потомпожалела — он же и завтра начнет день с того же вопроса, что и сегодня. Лучше бя сразу ему сказала, что подруга моя нашла его «булькающим бочонком».Попереживал бы, да отстал от меня.

— А ты быстро ходишь, — уважительно изрек изрядноповеселевший Зорин. — На силу успел.

Я не была расположена обсуждать своею физическую подготовку— настроение не то, да и час ранний, по этому я только хмыкнула и, распахнуввходную дверь, перешагнула порог института.

В нашей комнате стояла тишина, нарушаемая лишь мышинымшуршанием. Опять я первая! Как не пытаюсь начать рабочий день позже всех — неполучается. Ничего не поделаешь, пунктуальность мой пунктик. Если сказано —быть в 8, без одной минуты я уже тут как тут. И как это уживается с моимразгильдяйством, безалаберностью, наплевательством? — спросите вы. Отвечу— сбой системы, парадокс, нонсенс. А еще смех и слезы. Видели бы почтенныечитатели, как я собираюсь на работу: как ищу колготки, которые почему-то висятна ручке кухонной двери, как глажу брюки, найденные не на полке или вешалке, аза диваном, как переодеваю кофту, надетую впопыхах на изнанку, как застегиваюсьна бегу, на бегу же снимаю последнюю бигудюшку; впрыгивая в трамвай, повязываюплаток, по новой застегиваю пальто, так как до этого сделала это не правильно…

И так изо дня в день. Ношусь по квартире, ругаюсь, швыряюсьненужными вещами, но не смотря ни на что никуда не опаздываю. Даже на свидания.

Народ пришел, когда я уже устала наблюдать за роняющимлистья розаном. Произошло это в 8-35.

— Вы чего так поздно? — напустилась я напришедших.

— Поздно? — удивилась Княжна. — Так ведьтолько пол девятого.

— А то, что точность — вежливость королей вы, вашевеличество, разве забыли?

— Это на королев не распространяется, — благодушноуверила меня Ленка, после чего села красить ногти. Сразу было видно, чтонастроение у нее сегодня прекрасное.

Не иначе, муженек зарплату принес. Конечно, для кого-то такаяерунда не повод для счастья, но только не для Ленки, так как замуж она вышла неза коронпринца, не за графа или князя, даже не за мелкого купчишку, а запростого, тогда еще, советского пожарного. Ко всему прочему муженек попивал,любил повеселиться с друзьями, не по зарплате вкусно поесть и имел наглость неценить то сокровище, что досталось ему в законные супруги.

У других моих сослуживиц мужья были если и лучше, тоненамного. Самый на наш взгляд удачный выбор сделала Маринка. Ее муж не пил, некурил, даже не матерился. Он работал, работал, работал. В свободное же время…работал по дому. В общем, не муж — мечта.

Между тем, пока я размышляла о судьбах своих товарок,супруга мужа-мечты вошла в комнату, бросила сумку, брякнулась в кресло и выдаласвое любимое: «Тоска!». Вот так начинается почти каждое утро.

— Чего опять? — участливо осведомилась Княжна.

— Доссс-та-а-л! — процедила Маринка.

— Чем?

— Занудством своим, вот чем. Работает и спит, спит иработает.

— А тебе надо, чтоб напился да погонял тебя? — вступиласьза Маринкиного благоверного Маруся — вечная мужская адвокатесса.

— Чтоб сходил со мной куда-нибудь. Или в гости когопригласил. Да хоть бы телек посмотрел, и то польза.

— А он не смотрит? — удивилась Маруся. Она, напримере своего мужа, убедилась в том, что на втором по значимости месте у нихстоит именно он, телевизор, сразу после машины.

— Смотрит он, как же! Ложится на диван, включаетфутбол, а через минуту храп на всю квартиру стоит. Смотрит он!

— Ну так давай меняться, — предложила Княжна, веселосверкая глазами. — Я тебе своего Леху, а ты мне своего Серегу. А?

— Ну… Давай, — согласилось Маринка совсемнеуверенно.

Все дружно рассмеялись, потому что прекрасно понимали, чтосвоего Серегу Маринка не отдаст никому.

Мне стало хорошо и спокойно от нашей пустой болтовни —забылись все переживания, отошли на задний план страхи. Никогда бы не подумала,что праздные разговоры могут так умиротворяюще на меня подействовать. И стоилотолько мне обрадоваться, успокоиться, ощутить себя простым обывателем, а несвидетелем и участником трагедии, как Маруся все испортила.

— Красавчик не к тебе приехал?

— Какой еще красавчик?

— Коленька, какой же еще! — выдала Маруся,состроив многозначительную мину.

Я удивленно заморгала.

— А где он?

— На проходной стоит. С вахрушкой беседует.