На сей раз никто не собирался заговаривать первым.

Так бы и сидели почти в тишине, но проснулся бармен:

— Будете еще что-нибудь заказывать?

— Будете? — спросил меня Геркулесов.

Я демонстративно встала и направилась к выходу. Хватит сменя задушевных разговоров, хватит пива, хватит Геркулесова.

На улице было зябко. Обширная лужа у крыльца чутьподернулась ледком. А пожелтевшие листочки на деревьях дрожали от ветра истраха оказаться сорванными и растоптанными по грязному асфальту.

Небо было уже совсем черным, почернели и близлежащие дома,но город не казался ни спящим, ни пугающим: вдали переливались огнями витринымагазинов, мигали светофоры, чертили полосы света на темном фоне дороги фарыавтомобилей.

Скрипнула дверь, потом послышались шаги, и повеяло прянойсвежестью.

— Что у вас за одеколон? — спросила я,обернувшись.

— Не помню названия, кажется, от Хьюго.

— Ого! Да вы богач.

— Это мне мама подарила, — стыдливо буркнулГеркулесов.

— А кто у нас мама?

— Хозяйка торгового дома «Сириус», — нехотяответил он.

— А папа? — я даже испугалась, представив, кем онможет быть, при такой-то жене. Не иначе, как мэром города.

— Простой участковый.

— Они развелись?

— Почему развелись? Живут уже 30 лет вместе.

— Такие разные?

— Ну и что? Разве это важно?

— Всегда думала, что да.

— А вот и нет. Главное это любовь.

Я приглушенно фыркнула. Это ж надо умудриться при такой-тоскотской работе остаться таким наивным!

— Мальчик, ты романтик? — не очень уместносострила я, вспомнив киношного робота Вертера.

— Да, — не раскусив издевки, ответил Геркулесов исверкнул горящими непорочным светом глазами. — Вы слышали легенду о том,что раньше люди были двуполыми, а потом боги на них прогневились и разъединили…— он резко замолк, потом грустно продолжил. — И теперь по свету бродятосиротевшие половинки, надеясь отыскать ту, которая когда-то была его частью. Яверю в эту легенду, потому что она многое объясняет… И вот скажите мне, развеэти две половинки одного целого обязательно должны воспитываться в одной среде,жить по одинаковым средствам? Я считаю, что если люди созданы друг для друга,то никакие преграды не могут их разлучить: ни болезни, ни расстояния, ни время,а уж тем более, ни деньги.

— Ну, ну. — Я была в некотором замешательстве —как ни крути, а человека, считающего, что классовое неравенство не преграда длялюбви, встречать еще не приходилось. По этому я подавила в себе желаниепоспорить и молча двинулась в сторону своего дома. Геркулесов, как истинныйджентльмен, потащился следом — не мог же он бросить беззащитную, как ему казалось,девушку одну на темной улице.

Мы шли молча, думая каждый о своем. Причем, если судить поего все еще горящим глазам, он размышлял о том, как прекрасна любовь, а вот я…Мои мысли были гораздо прозаичнее — я с ужасом представляла, какую головомойкумне устроит завтра Сонечка.

Таким образом мы добрели до моего дома, вошли в арку. И тутон заговорил:

— А я ведь тоже не верю в то, что Блохин убийца. Ссамого начала не верил.

— Так зачем же арестовали?

— Задержали, — в очередной раз поправилГеркулесов, и вид при этом имел очень задумчивый. — Таковы правила, самипонимаете, эмоции в нашем деле только мешают.

— Не понимаю. Мне всегда казалось, что именно сыщикидолжны доверять интуиции.

— Но у меня слишком мало опыта, чтобы я мог доверятьсвоему чутью, — грустно и, я бы даже сказала, горько сказал он.

— Но у Русова-то опыта полно. Он разве не видит…

— Он верит только фактам, а факты пока говорят, чтоБлохин мог убить этих женщин. — Он вновь задумался и уже у самого моегоподъезда отмер. — Завтра сам за результатами экспертизы поеду. И как ихполучу, выпущу беднягу Блохина.

— Вы так уверены, что запись в журнале фальшивая?

— Уверен.

— Но ведь подделать почерк очень сложно.

— Тут вы заблуждаетесь. У Блохина почерк оченьхарактерный и в то же время разборчивый: круглые, мелкие буквы с левымнаклоном, такой подделать легко. Я пробовал, с 3-его раза получилось, к тому жеобразец был перед глазами: на листе, где имеется фальшивая запись, еще две,оставленные уже Блохиным, но за два и четыре дня до этого.

— А как вы думаете, преступник сразу решил на Левусвалить или потом?

— Думаю, потом. Я подозреваю, что запись он наследующий день подделал, воспользовавшись суматохой, до этого он не могприкоснуться к журналу без страха быть застуканным.

Я согласно кивнула — мне тоже так казалось. И уже, было,собралась похвалить его за проницательность, но тут мы подошли к подъезднойлавке и оказались аккурат перед злополучным кустом шиповника. Его оголившиесяколючки, родили не очень приятные воспоминания.

— А меня в этих кустах маньяк подкарауливал, —пожаловалась я.

— Когда?

— Не помню точно, в среду, кажется.

— Что значит — не помню! — возмутилсяГеркулесов. — А как это произошло, вы, надеюсь, не забыли?

— Забудешь такое, как же. Мы с ним, знаете, какборолись. Я его на свет, а он меня в заросли, я его на свет, он меня…

— Ну и? — нетерпеливо взревел Геркулесов.

— Сильный оказался, зараза. Упустила я его, —грустно поведала я, вспомнив прощальный шелест веток. — Все что ли маньякитакие жилистые? Хотя… Это мог быть и обычный грабитель…

— Грабитель? Да вы что? Да вы…! — завопил он,сверкая глазами. Видели бы вы их — как у бешенной собаки. — Нет, стоиттолько мне подумать, что вы не такая сумасшедшая, какой кажетесь, как вы…

— Эй, вы чего взбеленились? — испугалась я.

— Нет, вы не сумасшедшая… Вы, вы, простите меня, выдура!

— Как дура? — еще больше испугалась я.

— Ну почему вы не сообщили в милицию, объясните?

— Но ведь со мной ничего не случилось…

— Тьфу! — он еще больше распалился. — Вы обуликах когда-нибудь слышали, об оставленных на месте преступления следах,окурках, например, отпечатках ног…

— Слышала, — обрадовалась я. — Я всепроверила, он ни одной улики не оставил.

— Тоже мне мисс Марпл нашлась! А про собак-ищеек неслыхали? Ведь мы могли след взять… Глядишь, он бы уже за решеткой сидел. Эх!

— Ну не подумала, простите.