– Я бы согласилась с тобой, если бы не рукопись…

Мир, созданный воображением неизвестного автора, накладывался на подлинные события.

Джейн мечтала покинуть родительский дом. Отец время от времени домогался ее, и девушка не выдержала. Она решила разоблачить Чарльза, объявить, что он сумасшедший, и вынудить мать развестись с ним. Несколько раз она сопровождала его до заброшенной избушки и наблюдала за его действиями. Это всегда было одно и то же. Чарльз облачался в красный балахон и со свечой в руке бродил из угла в угол, что-то бормоча себе под нос. Потом он переодевался в обычную одежду и возвращался домой.

Неудивительно, что пустая развалюха, в окнах которой время от времени мерцал огонь, вызывала у жителей поселка суеверный ужас.

В начале осени, когда отец свалился с простудой, Джейн рискнула наведаться в хижину и обыскать ее.

Внутреннее убранство домика было убогим и непримечательным. Всюду грязь, паутина, свечные огарки и мусор. В тайнике между прогнивших досок пола Чарльз прятал мешок с принадлежностями для своих странных обрядов.

Джейн достала мешок, развязала и разочарованно вздохнула. Ярко-красный балахон, завернутая в целлофан коробка спичек, парафиновые свечи – вот и весь нехитрый скарб. Ни оружия, ни наркотиков, ни сокровищ. А она так надеялась добыть доказательства вины Чарльза! Не зря же он облюбовал эту избушку? Неужели отец таскается сюда только затем, чтобы напяливать на себя красную тряпку, жечь свечу и читать молитвы?

В хижине не было ничего, кроме ненужного хлама, – ни мебели, ни посуды, ни дров. Старую печь давно не топили. Два окна из трех забиты досками.

«Чарльз чокнутый! – подумала девушка. – Псих! Он заразил маму своим безумием. Ту же участь они готовят мне. Ну уж нет! Я не сдамся! Заступиться за меня некому, значит, я должна сама о себе позаботиться!»

– Неплохо было бы поджечь это чертово логово, – процедила она.

Джейн преодолела искушение чиркнуть спичкой и подпалить убежище Чарльза, завязала мешок, сунула его обратно в щель между досками и собралась выходить. Вдруг ее охватило чувство, будто за ней кто-то наблюдает.

Девушка осторожно выглянула в окошко. Сквозь немытые стекла пробивался солнечный свет. Кто-то стоял между деревьев и рассматривал деревянную развалюху.

«Грибник, – с облегчением вздохнула она. – Вон и корзина в руке. Постоит и пойдет себе дальше».

Грибник не уходил. Джейн в панике оглянулась по сторонам. Спрятаться в хижине было негде. Она схватила какую-то железяку, похожую на кочергу, и прижалась к стене возле входа.

«Уходи, грибник! – взмолилась она. – Уходи подобру-поздорову. Не хочу я тебе зла! Уходи!»

Грибник не послушался. Он подошел к двери, и та со скрипом отворилась…

* * *

Деревня Трошино

Зазвонил телефон. Татьяна вздрогнула и уронила на скатерть надкусанную черную виноградину. Та покатилась, оставляя красный след.

– Кто это? Самсон?

Аркадий взглянул на высветившийся номер и качнул головой.

– Нет. Это мой знакомый. Извини.

Он встал из-за стола и вышел в коридор. Татьяна заканчивала обедать. Управляющий подал на десерт виноград, сыр и вино. У хозяйки не было аппетита. Ее терзали дурные предчувствия. Она изо всех сил напрягала слух, чтобы понять, с кем и о чем говорит Ступников. До нее долетали обрывки фраз.

– Я волновался!.. Не вру!.. Зря ты так… Не звонил, чтобы зря не беспокоить… Да… Да… Всё в порядке… Пока без перемен… Да… Я тоже…

Он говорил слишком долго для деловой беседы и слишком странно для дружеской. Татьяна извелась. Она не была уверена в управляющем, который мог предать ее. За деньги или ради дружбы с Бушинским. Хотя какие они друзья? Аркадий работает на ее мужа, следовательно, зависит от него.

Ступников вернулся за стол с фальшивой улыбкой.

После обеда Татьяна показала ему запись, сделанную в ее кабинете с помощью скрытой камеры. Это была интимная сцена с молодым актером и зрелой бухгалтершей в главных ролях. Татьяна сидела, не поднимая глаз, тихая, с пунцовыми щеками и сжатыми губами. Ступникову стало неловко за нее.

– Теперь ты мне веришь?

– Я и так…

– Мне терять нечего, – перебила она. – Я у тебя в руках. Впрочем, и без этого омерзительного кино ты можешь выдать меня мужу или помиловать. Я не святая! Но карать меня смертью за измену – это перебор! Я всю жизнь ждала от Самсона какого-нибудь подвоха, только не такой жестокости. Он еще хуже, чем я думала!

– Какие у тебя основания считать его убийцей?

– Больше у меня нет врагов.

– Между мужем и женой бывают… э-э… разногласия. Цивилизованные люди всегда найдут компромисс. Убийство – последний аргумент, когда остальные исчерпаны.

– Бушинский не тот, за кого себя выдает, – горячо возразила Татьяна. – Годы, прожитые бок о бок с этим человеком, кое-чему меня научили. Внешний лоск и светские манеры служат для него прикрытием.

– Что ты имеешь в виду?

– Он… не такой, как другие. В нем гнездится нечто… непонятное и опасное. Не могу объяснить, что именно… Порой меня бросает в дрожь от его взгляда или выражения лица. Это длится мгновение, словно вспышка молнии, и потом опять возвращается его обычная маска.

– Ты его демонизируешь, – улыбнулся Ступников. – Он не ангел, но и не бес!

– Ты не замечал в нем ничего странного?

– Каждый по-своему странен…

Татьяна не подавала виду, что знает о смерти любовника. Она тоже хорошо притворяется. Стыд, страх, вынужденная откровенность… и ни словечка о том, что парня нет в живых.

Аркадий наполнил бокалы и предложил ей выпить. Она пригубила вино, скривилась.

– Не нравится?

– После вчерашнего меня воротит от спиртного…

Ступников видел ее без прикрас и любовного флера, который искажает суть вещей. У нее простоватые черты, тяжеловесная фигура. Ее красота – скорее ухоженность и стиль, чем природная привлекательность. Но все же он питал к этой женщине нежное чувство – ведь она напоминала ему молодость, пробуждение страсти и первую жажду взаимности.

– Наверное, Самсон ищет тебя. Ты не отвечаешь на его звонки?

– Мой телефон утонул в джакузи…

Москва

После полудня Насте позвонили с работы.

– Вас разыскивают, Анастасия Игоревна, – сообщил сотрудник, который занимался в редакции компьютерной версткой.