Троянда пронзительно вскрикнула, а потом горло ее перехватилужас, ибо она увидела темную, окровавленную головку и скрюченные ручкимладенца, торчащие из чрева Моллы. Горло его было опутано пуповиной, и он былтакой же неподвижный и мертвый, как его мать, которой не хватило силразродиться.

Троянда испустила еще один крик – да такой, что ейпочудилось, будто вся душа ее с болью исторглась из тела, – а потом рухнуланаземь, и сознание покинуло ее.

Кто знает, может быть, Троянда так бы и пролежала до вечера,а то и до глубокой ночи в садике, но, по счастью, слуги услышали ее истошныйвопль и не поленились забраться на стену и поглядеть, что стряслось. Хозяинотсутствовал; однако дома оказался Луиджи Веньер, который всем и распорядился.Троянду уложили в постель; мертвую, прикрыв, унесли; Луиджи оказался до тогорасторопен и заботлив, что велел отмыть дочиста траву, на которой лежала Молла.Траву-то отмыли, однако кровь уже успела глубоко впитаться в землю ипревратиться в зловещее бурое пятно.

Но Троянда ничего этого не видела. Проведя день в глубокомбеспамятстве, она очнулась лишь за полночь и тут же впала в такое отчаяние,разразилась такими горькими рыданиями, что Аретино не знал, как ее успокоить.Всюду чудился ей призрак Моллы; отовсюду слышалось медленное шлепанье ее босыхног, из-за каждой портьеры сверкали мученически выкаченные, слишком яркиебелки.

Аретино едва сдерживал ярость. Всякое случалось в его доме,этом многоликом мире: драки, поножовщина, разнузданные оргии, даже покушение было,когда кондотьер Пьетро Строцци за одну сатирическую песенку возненавиделАретино и послал bravi заколоть его в постели, – но смерть при родах… Самдьявол не смог бы придумать ничего подобного.

Ему, разумеется, не было жаль Моллу – сама виновата! – носостояние Троянды пугало и раздражало его. Он еще не насытился этой покорной,всепоглощающей любовью, его еще возбуждали постоянное смиренное ожиданиелюбовницы, ее готовность жить им одним, лишь для него, ему нравилась женщина,не обремененная лишними знаниями и ревнивыми подозрениями… «Меньше знаешь –лучше спишь, – философски размышлял он, – а то, чего не знаешь, вообще несуществует». Но теперь все изменилось. Теперь Троянда плачет, и кричит, иуверяет, что призраки одолевают ее, и называет три свои великолепные комнатытюрьмой похуже монастырской… Она не в себе, это понятно, поэтому Аретино необижается. Добродушный по натуре, он не мог не быть великодушным по отношению кодной из лучших своих Аретинок. Троянде необходимо развеяться, сменить обстановку.

Что ж, в правом крыле дворца, на втором этаже, есть тринеплохие комнаты. И тоже сад, но попросторнее, весь заросший розами. Чудесноеместечко, Троянде там будет хорошо! Правда, комнаты стоят пустые и неубранные,после того как оттуда сбежал этот юный дурачок Винченцо. Неужели ему было малотех денег, что платил Аретино? Ну, пусть поищет другого такого щедрого иснисходительного покровителя. Надо велеть Луиджи хорошенько убраться в техпокоях и, конечно же, устроить все заново: повесить другие картины, более яркиепортьеры, поставить новую мебель. Ни одна вещь не должна напоминать Троянде отой жизни, в которой присутствовала Молла… и, разумеется, о прошлом обитателеапартаментов. Он, Пьетро Аретино, оденет свою северную розу во все новое сголовы до пят, осыплет драгоценностями. Все, что она пожелает, – лишь быуспокоилась, лишь бы снова стала той же веселой птичкой, которая беззаботночирикала в золотой клетке в ожидании своего хозяина.

Все новое! И – вот замечательная, поистине великолепнаямысль! – эти новые вещи Троянда сможет выбрать себе сама. Целый день они вдвоемпроведут на Мерчерие [24], и Аретино будет покупать Троянде все, что ей нипожелается, пусть даже это будет солнце в небе. А потом, к вечеру, они вернутсяво дворец, пройдут в свежеубранные покои, куда будут уже доставлены всепокупки, устроят великолепный ужин, отмечая новоселье… а потом будет ночь,такая ночь, что прекрасная Аретинка забудет обо всем на свете, не то что обэтой дикарке Молле, которая всем была хороша, да вот беда: оказалась так глупа,так непроходимо глупа, что заслуживает теперь лишь скорейшего забвения.

И, изгнав мертвую африканку из своей бездонной памяти,Аретино вытянулся на постели рядом с беспокойно задремавшей Трояндой,намереваясь хоть немного поспать перед оргией покупок, которая начнется завтрас самого утра.

* * *

Толпа на улицах пестротою превосходила всякое вероятие, ноМерчерие – это было что-то сказочное! Блестящие патриции и патрицианки,разряженные в пух и прах; албанские воины, находящиеся на службе у республики;греки; матросы всевозможных судов; залитые в золото и багрянец должностные лицаВенеции; гондольеры в бархате – все мешалось, сталкивалось и разливалось поузкой улице, между двумя рядами блестящих лавок. Витрина каждой была убрана стаким вкусом и роскошью, что представляла собою бесценную картину. Сукна,разные невиданные материи, шелка, атласы, бархат, дивные, тончайшие в мирекружева, изящные бахромы, полотна, разноцветные ленты, парча, золото, серебро,перлы, бриллианты – все это представляло зрелище неописуемое.

У Троянды разбежались глаза, она не знала, куда смотреть: толи в витрины, то ли на платья проходивших мимо дам (некоторые она мысленнопримеряла на себя самое), то ли, задрав голову, разглядывать балдахины сзолотыми кистями, украшавшие каждую лавку. Все стены в честь завтрашнегопраздника Успения Богоматери были закрыты волнами белого шелка и атласа, отдома к дому через улицу висели цепи, на которых красовались фонари из граненогохрусталя. Наверное, вечером, когда зажгут эту иллюминацию, горящаябесчисленными огнями и убранная во все белое Мерчерие будет представлять собоювоистину волшебное зрелище! Впрочем, подумала Троянда, если они с Пьетро идальше будут продвигаться с такой же черепашьей скоростью, останавливаясь передвсякой витриною, заходя во всякую лавку и покупая все подряд, они недалекоуйдут, и вечер застанет их на Мерчерие, и они увидят все великолепиеиллюминации.

Сердце Троянды дрожало от восторга. Какой Пьетро добрый, каклюбит ее, если привел ее сюда и всячески старается развлечь! Конечно, он и самлюбил роскошь, прекрасные вещи, блеск, золото и сверкание ожерелий, колец,серег; он и сам получал удовольствие, перешучиваясь с торговцами, толкаясьсреди покупателей… особенно когда его бриллиантовые пуговицы, нарочно пришитыекое-как, вдруг отрывались, катились по мостовой, их кто-то поднимал, с трепетомвозвращал – и тогда Аретино снисходительно дарил пуговицу поднявшему,забавляясь, как дитя, его восторгом… Конечно, ему самому здесь нравилось, новсе-таки он потратил целый день своего драгоценного времени и кучу денег иготов потратить еще больше, только чтобы утешить ее, изгладить из ее памятисмерть Моллы.