Троянда опустила листок на колени. Отношения кардинала Чибок жене его брата Лоренцо были притчею во языцех, слухи об этом в свое времяпросочились даже сквозь толстенные стены Нижнего монастыря. Но только этотоскорбительный намек до нее и дошел, все остальные уколы остались непостижимы,хотя она и понимала, как ранят giudizii тех, о ком там говорится. Онасообразила, что это никак не частное письмо, а что-то вроде листовок, которыесмогут прочитать все грамотные люди. Прочитать – и позлословить о распутникеГенрихе Английском, о неуемном щеголе дель Васто, о рогоносце из Падуи. Значит,богатые и именитые люди платят Аретино за то, чтобы он не упоминал об их язвах.Понятно…

Видимо, Аретино заметил смущение в ее лице, потому чторассмеялся: – Не тревожься. Я, конечно, профессор шантажа, но в литературепрославлен своей драматургией.

– Как Эзоп и Еврипид? – с надеждой спросила Троянда, впервыеостро пожалев, что лишена возможности посетить театр и увидеть произведениесвоего господина на сцене.

– Как Эзоп, которого сбросили со скалы, и нищий Еврипид? –возмутился Аретино. – Да где им до меня! Разве за ними ухаживали знать,прелаты, художники? А меня окружают избранные. Мне несут древние реликвии,золотые ожерелья, бархатные плащи, картины, кошельки, набитые экю, дипломыакадемий! Мой бюст из белого мрамора, мой портрет работы Тициана, золотые,бронзовые и серебряные медали, меня изображающие, являют взору посетителей моюфизиономию, которую многие называют грубой и бесстыдной. Изображали Эзопа иЕврипида увенчанными, одетыми в длинное императорское одеяние, восседающими навысоком троне, принимающими почести и подношения народов? Нет! А мое лицо, моиглаза смотрят на венецианцев буквально отовсюду. Я вижу мой образ на фасадахдворцов, нахожу его на футлярах гребней, на оправе зеркал, на майоликовыхблюдах, подобно изображениям Александра, Цезаря и Сципиона. Уверяю тебя,дорогая, что в Мурано особый сорт хрустальных ваз зовется «Аретино». Породалошадей называется аретино – в память о той лошади, которую я получил от папыКлимента и подарил герцогу Фридриху. Канал, омывающий одну сторону того дома,где мы живем, окрещен именем Аретино. Говорят о стиле Аретино; сколько педантовлопнуло из-за него с досады!..

Он задохнулся, захохотал, схватил Троянду в объятия:

– Ну как? Теперь ты понимаешь, что принадлежишь великомучеловеку?

– Да, да, да! – шептала Троянда, целуя его сколько хваталосил.

Да… но лучше бы Пьетро все-таки писал о любви, подумала она,с дрожью сладострастия вспоминая волшебные слова, которые он вчера, задыхаясь,шептал ей. Но Аретино остался ими недоволен, пренебрежительно воскликнув: –Какое жалкое орудие – слово! Иногда тон атласного тела, или светящаяся тень наобнаженном плече, или трепетание света на зыбком шелке притягивают взор, а втвоем распоряжении только пустые слова, чтобы передать это! Нет, орудиемвлюбленного художника должна быть только кисть. Какая жалость, что я так и нестал художником! Ты вдохновляла бы меня на бессмертные полотна, моя Троянда,моя северная роза! Тициан умер бы от зависти!

Троянда вспомнила, как однажды робко намекнула: мол, нельзяли попросить великого Тициана написать ее портрет? Она думала, Аретино высмеетее за самонадеянность, но тот, наоборот, рассердился:

– Вот еще! А вдруг этот donnaiolo [23] тебя сманит? Нет, ещене время. Может быть, когда-нибудь потом…

Эти слова надолго озадачили Троянду. Как это, интереснознать, ее может сманить Тициан – пусть он и великий художник? Ведь онабезраздельно принадлежит Аретино, она любит только его и будет любить вечно.Ради него она оставила монастырь, нарушила все обеты, в его объятиях онаиспытала ни с чем не сравнимое счастье… да как же возможно лишиться этого? Какэто оставить? Как нарушить связующие их узы? Неужто Пьетро считает ее способнойна такое предательство? Да ведь это – куда большее святотатство, чем бегство измонастыря! Ведь сам он на такое никогда не решится, отчего же подозреваетТроянду в нечистых помыслах?

Вот если бы он проводил с нею побольше времени, она ужзаставила бы его позабыть о глупых, ревнивых подозрениях. Но он – увы! –принадлежит не только ей. Он должен писать свои giudizii, потому что толькогонорары и пенсионы дают ему средства жить так, как он хочет. Дария привыкла кмонастырской умеренности, которая была во многом сродни бедности, ну а Трояндавспоминала об этом с ужасом. Как? Есть только черствый хлеб, и несвежий сыр, исамые мелкие померанцы, и дурной виноград, когда можно есть жареную птицу, ироскошную ветчину, и мягкий, словно пуховая подушка, хлеб, и чудесных креветоки крабов с белой душисто-солоноватой мякотью, и лучшую, нежнейшую рыбу!Персики, виноград и померанцы, подаваемые ей, всегда исходили соком. И онабольше не хотела носить грубого полотна и колючей шерсти: ее тело требовалошелка и кружева, этого «сквозного покрова», на цену одного локтя которого можноодеть бедную семью. Но Троянда не задумывалась об этом. Главное, чтобы Пьетровосклицал восхищенно: «Нет большей прелести, как бело-розовое тело красавицы,блистающее под тонкими сетями шелковых уборов!» – от одних этих слов голова еешла кругом! И он, Пьетро, должен делать лишь то, что ему нравится, жить вроскоши. С некоторых пор она начала понимать, что бедность он ненавидит нестолько из-за лишений, которые та приносит с собою, сколько из-за стеснений,которые она налагает на душу… Из-за необходимости размерять каждый свойпоступок, каждую мысль, делать из мелочной арифметики закон и руководство кжизни! Не отдавая себе в том отчета, Троянда чувствовала: широкая исвободолюбивая натура Аретино могла вполне показать меру своих талантов толькосреди довольства и изобилия. Деньги были нужны ему, чтобы, мешая щедрость срасточительностью, быть добрым и отзывчивым, как велела ему сама его природа.Аретино, как никому на этом свете, нравилось жить, и он хотел, чтобы вокругбыло как можно больше красок, как можно больше цветов.

– Да если бы я имел в тысячу раз больше, я все же нуждалсябы! – признавался он порой простодушно. – Все прибегают ко мне, точно яуправляющий королевской казной. Если какая-нибудь бедная девушка родит,издержки падают на мой дом. Если кого-нибудь заключат в тюрьму, я должензаботиться о несчастном. Солдаты без амуниции, заболевшие в дорогепутешественники, странствующие кавалеры являются ко мне поправить свои дела.Меньше двух месяцев назад один молодой человек, раненный по соседству, велелотнести себя в одну из моих комнат. У меня в доме двадцать две женщины смалютками у груди!.. Мои слуги меня обкрадывают!