Несчетное количество гондол, фантастически разукрашенных,убранных цветами, лавровыми ветвями, алым шелком, на которых играла музыка,покрывало море от площади Сан-Марко до самого Лидо, естественного мола Венеции,уходящего глубоко в море. Среди них покачивалась и гондола Аретино – такжеубранная алым шелком, большая, но проворная. Разумеется, и ее felce (каютка)снаружи была отделана атласом, а изнутри бархатом. От носа до кормы лодка сиялазолотой бахромой, радовала глаз причудливыми восточными вышивками. Но большевсего очаровал Троянду ferri – гребешок-водорез на носу, который был не тольковызолочен, но и украшен страусовыми перьями и цветами; к тому же на ferri горелдрагоценными камнями щит с гербом нового патриция Аретино. Рукоять массивноговесла покрывала серебряная чеканка, а баркайоло, наряженный в бархат, шитыйзолотом, являлся как бы частью великолепного сооружения. Это была поистинероскошная гондола (некоторые состоятельные венецианцы даже разорялись наотделке своих гондол!), и Троянда только теперь поняла, что имел в виду еевозлюбленный, сказав однажды: «Что касается меня, то я хотел бы, чтобы послемоей смерти господь превратил меня в гондолу или хоть в навес к ней, а если этослишком, то хоть в весло, в уключину или даже в ковш, которым вычерпываетсявода из гондолы». К тому же оказалось, что волшебник Аретино пригласил в своюладью самого Тициана и даму Корреджо, так что Троянда, возбужденная тем, что ейпредстояло вечером, и тем, что наконец-то удостоилась встречи с этими великимилюдьми, не знала, куда девать себя от радости и смущения.

Впрочем, никто из окружающих не обращал на нее внимания –разумеется, кроме Пьетро. Все зрители: знать, ремесленники, рыбаки, явившиеся взалив на своих лодках, покрытых сетями и цветами, во главе со своим собственнымдожем (il Doge de`Nicolotti), – не отрываясь смотрели, как архиепископблагословлял перстень и подавал его дожу Венеции.

Затем прелат вылил сосуд, полный святой воды, в море, и дожвеличественным жестом бросил туда перстень, произнося древние, заветные слова:«Море, мы обручаемся с тобой в знак нашего истинного и вечного господства!»

Ударила музыка, в воду охапками полетели цветы, и бирюзоваясоленая вода залива сделалась розово-алой и сладостно-благоуханной от великогомножества роз. Буцетавр, медленно развернувшись, торжественно двинулся вобратный путь, а следом потянулись гондолы зрителей.

На взгляд Троянды, обряд закончился слишком быстро. Онапочему-то ощутила себя обманутой. Как, и это все?! Так долго ждали, столькопредвкушали… А может быть, ей так показалось потому, что она всем существом своимждала и предвкушала другое событие? Дай бог, чтобы эти ожидания не былиобмануты!

А Пьетро, и великий художник, и дама Корреджо были ввосторге. Донна Вероника даже прослезилась от умиления, в то время как Трояндасидела в уголке, ощущая себя отчаянно одинокой и чужой всем этим людям, этомублеску и буйному веселью. Где-то там, в заснеженных просторах, которых онапочти не помнила, была убита ее мать. И пусть это страшное событие произошлочуть ли не пятнадцать лет назад, Троянде сейчас казалось, что ее отделяет отнего один-единственный миг. Сердце Дашеньки стонало от горя, но ей пришлосьвыдержать и медленное возвращение, когда густая золотая мишура гондол покрылаБольшой канал, и долгий, долгий обед… Троянда впервые оказалась за общим столомв доме Аретино. Около полусотни обедающих собралось здесь, и Пьетро, окруженныйзнатными особами, веселый, хмельной, хохочущий, торжественно восседал срединих, далекий, как никогда. Троянда ела рассеянно, не ощущая вкуса, не безудивления поглядывая на стайку молоденьких, хорошеньких женщин, одетых всвободные одеяния, с роскошно убранными волосами, которые почему-то не сводилис нее глаз, перешептываясь и пересмеиваясь. Словом, обед был истинным мучением,которое длилось до тех пор, пока надменный, сдержанный Луиджи не позвал Трояндуот стола и не вывел в соседнюю комнату, где ее ждала женщина с безумными отусталости глазами, нагруженная пухлым узлом.

Это была портниха, привезшая костюм, и при виде ее Трояндапервый раз за день перевела дух: ее замысел двинулся к осуществлению.

* * *

Все вышедшие на улицу, даже священники, настоятелькапуцинов, папский нунций, почтенные матроны, маленькие дети, уличный сброд,были в масках. В эти дни царила полная свобода, князь и солдат, куртизанка идогаресса – все равны; всякий может выбранить любую маску. Там и сям мелькалифранцузы, адвокаты, калабрийцы, мавры, крестоносцы, святые, испанские солдаты;все пело, играло, танцевало, кричало, рукоплеща или освистывая тот или инойкостюм. Было из чего выбирать: ведь на узких улочках кругом Большой площади, даи на самой Мерчерие все лавки сегодня торговали только костюмами, немыслимымиголовными уборами и масками. Ведь в этой толчее отрывались пуговицы, кружева иоборки, трещали по швам камзолы и корсажи, слетали шляпы и пряжки,подламывались каблуки, падали наземь ленты, мялись юбки… Словно бы какое-тобезумие захватывало всех, и самые знатные дамы, обнаружив дыру, или оборвавшийсяшлейф, или лопнувший рукав на платье, которое неделю, стежочек к стежочку, шилаи украшала золотым кружевом дорогая портниха, спешили сменить его в первойпопавшейся лавчонке на дешевое, полотняное, до того накрахмаленное, что оностояло колоколом и грохотало при каждом движении, но столь раскрашенное иобвитое «золотой» и «серебряной» мишурой, что, казалось, всех сокровищиспанской короны будет мало, чтобы заплатить за этот блеск!

Ох и наполнили нынче свои кошельки господа купцы,распродавая яркий, блестящий товар! Ох и нагляделись на красавиц, которые безвсякого стеснения переодевались на глазах у всех и бежали с визгом и хохотом,захваченные одной безумной страстью: танцевать, веселиться! Поэтому, когдаМарко увидел высокую женскую фигуру, окруженную слугами, расчищавшими для неедорогу в толчее, он решил, что даме нужно сменить ее бледно-зеленый наряд, ивозвысил голос, на все лады восхваляя свой товар, чтобы покупательница несвернула к соседу-конкуренту.

Однако произошло нечто странное. Не дойдя десяти шагов долавки, дама замерла. Стройный слуга, весь в черном, похожий на секретаря иззнатного дома, скользящей походкой приблизился к ней… дама схватилась за горло,словно от испуга и боли… а потом секретарь внезапным движением накинул на неекроваво-красный плащ – и, к великому изумлению Марко, дама удалилась, такничего и не купив.

Он пожал плечами – и мгновенно забыл о том, что произошло,потому что в эту минуту в лавку вбежала возбужденная служанка и приняласьпереодеваться в первый попавшийся наряд с такой поспешностью, что еехорошенькие грудки вывалились из корсета, и вид их придал мыслям Марко совсемдругое направление.