Тут Степа повернулся от аппарата и в зеркале, помещавшемся впередней, давно не вытираемом ленивой Груней, отчетливо увидел какого-тостранного субъекта – длинного, как жердь, и в пенсне (ах, если бы здесь былИван Николаевич! Он узнал бы этого субъекта сразу!). А тот отразился и тотчаспропал. Степа в тревоге поглубже заглянул в переднюю, и вторично его качнуло,ибо в зеркале прошел здоровеннейший черный кот и также пропал.

У Степы оборвалось сердце, он пошатнулся.

«Что же это такое? – подумал он, – уж не схожу ли я с ума?Откуда ж эти отражения?!» – он заглянул в переднюю и испуганно закричал:

– Груня! Какой тут кот у нас шляется? Откуда он? И кто-тоеще с ним??

– Не беспокойтесь, Степан Богданович, – отозвался голос, ноне Грунин, а гостя из спальни, – кот этот мой. Не нервничайте. А Груни нет, яуслал ее в Воронеж, на родину, так как она жаловалась, что вы давно уже недаете ей отпуска.

Слова эти были настолько неожиданными и нелепыми, что Степарешил, что ослышался. В полном смятении он рысцой побежал в спальню и застыл напороге. Волосы его шевельнулись, и на лбу появилась россыпь мелкого пота.

Гость пребывал в спальне уже не один, а в компании. Вовтором кресле сидел тот самый тип, что померещился в передней. Теперь он былясно виден: усы-перышки, стеклышко пенсне поблескивает, а другого стеклышканет. Но оказались в спальне вещи и похуже: на ювелиршином пуфе в развязной позеразвалился некто третий, именно – жутких размеров черный кот со стопкой водки водной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть маринованный гриб, в другой.

Свет, и так слабый в спальне, и вовсе начал меркнуть вглазах Степы. «Вот как, оказывается, сходят с ума!» – подумал он и ухватился запритолоку.

– Я вижу, вы немного удивлены, дражайший Степан Богданович?– осведомился Воланд у лязгающего зубами Степы, – а между тем удивлятьсянечему. Это моя свита.

Тут кот выпил водки, и Степина рука поползла по притолокевниз.

– И свита эта требует места, – продолжал Воланд, – так чтокое-кто из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний – именновы!

– Они, они! – козлиным голосом запел длинный клетчатый, вомножественном числе говоря о Степе, – вообще они в последнее время жуткосвинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение,ни черта не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят втом, что им поручено. Начальству втирают очки!

– Машину зря гоняет казенную! – наябедничал и кот, жуя гриб.

И тут случилось четвертое, и последнее, явление в квартире,когда Степа, совсем уже сползший на пол, ослабевшей рукой царапал притолоку.

Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенноширокоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим ибез того невиданно мерзкую физиономию. И при этом еще огненно-рыжий.

– Я, – вступил в разговор этот новый, – вообще не понимаю,как он попал в директора, – рыжий гнусавил все больше и больше, – он такой жедиректор, как я архиерей!

– Ты не похож на архиерея, Азазелло, – заметил кот,накладывая себе сосисек на тарелку.

– Я это и говорю, – прогнусил рыжий и, повернувшись кВоланду, добавил почтительно: – Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертямиз Москвы?

– Брысь!! – вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть.

И тогда спальня завертелась вокруг Степы, и он ударился опритолоку головой и, теряя сознание, подумал: «Я умираю...»

Но он не умер. Открыв слегка глаза, он увидел себя сидящимна чем-то каменном. Вокруг него что-то шумело. Когда он открыл, как следует,глаза, он увидел, что шумит море, и что даже больше того, – волна покачиваетсяу самых его ног, и что, короче говоря, он сидит на самом конце мола, и что подним голубое сверкающее море, а сзади – красивый город на горах.

Не зная, как поступают в таких случаях, Степа поднялся натрясущиеся ноги и пошел по молу к берегу.

На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море. НаСтепу он поглядел дикими глазами и перестал плевать. Тогда Степа отколол такуюштуку: стал на колени перед неизвестным курильщиком и произнес:

– Умоляю, скажите, какой это город?

– Однако! – сказал бездушный курильщик.

– Я не пьян, – хрипло ответил Степа, – я болен, со мнойчто-то случилось, я болен... Где я? Какой это город?..

– Ну, Ялта...

Степа тихо вздохнул, повалился на бок, головою стукнулся онагретый камень мола.

Как раз в то время, когда сознание покинуло Степу в Ялте, тоесть около половины двенадцатого дня, оно вернулось к Ивану НиколаевичуБездомному, проснувшемуся после глубокого и продолжительного сна. Некотороевремя он соображал, каким это образом он попал в неизвестную комнату с белымистенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и с белойшторой, за которой чувствовалось солнце.

Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, ивспомнил, что он находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собоювоспоминание о гибели Берлиоза, но сегодня оно не вызвало у Ивана сильногопотрясения. Выспавшись, Иван Николаевич стал поспокойнее и соображать началяснее. Полежав некоторое время неподвижно в чистейшей, мягкой и удобной пружиннойкровати, Иван увидел кнопку звонка рядом с собою. По привычке трогать предметыбез надобности, Иван нажал ее. Он ожидал какого-то звона или явления вслед занажатием кнопки, но произошло совсем другое. В ногах Ивановой постели загорелсяматовый цилиндр, на котором было написано: «Пить». Постояв некоторое время,цилиндр начал вращаться до тех пор, пока не выскочила надпись: «Няня». Самособою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил Ивана. Надпись «Няня»сменилась надписью «Вызовите доктора».

– Гм... – молвил Иван, не зная, что делать с этим цилиндромдальше. Но тут повезло случайно: Иван нажал кнопку второй раз на слове«Фельдшерица». Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и в комнатувошла полная симпатичная женщина в белом чистом халате и сказала Ивану:

– Доброе утро!

Иван не ответил, так как счел это приветствие в данныхусловиях неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, даеще делают вид, что это так и нужно!