французский, но улавливаю основную мысль. И в голове всплывает, к моему удивлению, Пятачок из произведения Алана Милна, и его манера вечно извиняться и преувеличивать их с Винни-Пухом приключения.

– Ничего страшного.

– Вы очень добры, – отвечает он по-английски.

– Хорошо, что я не пролила вино. – Я салютую бокалом. – Не хотелось бы испортить ваш холст.

– Ах, да, это. – Он перехватывает картину в обе руки и наклоняет вправо и влево, будто видит ее в первый раз.

Я не дышу. Картина бесподобна. И узнается легко.

«Ночная терраса кафе»

Вот и получается, что мой новый друг… Винсент Ван Гог.

– Мне она всегда нравилась. – Я не задумываюсь, как странно звучат мои слова.

– Правда?

Он не обращает внимания на то, что я не должна была видеть эту картину раньше. Хотя, говорят, он был слегка сумасшедшим.

Я украдкой смотрю на его левое ухо, затем на правое – никогда не могу запомнить, какое он отрезал. Оба, хвала небесам, на месте. Или снова на месте? Я бы не удивилась, если бы Сад мог исцелять. И я все еще не выяснила, находимся ли мы в каком-то определенном времени. Ван Гог подтверждает мои догадки: скорее всего, мы вне времени вообще. Я особо ничего не помню из курса истории искусств в колледже, но он явно жил до Агаты.

Ван Гог рассматривает свой труд.

– Я рад, что вам нравится. Возможно, вы будете единственной. – Короткий смущенный смешок. – Конечно, не важно, что они подумают. Важно, что они почувствуют.

Он криво ставит картину в центр общего беспорядка, затем встает поодаль, поглаживая бородку и прикусывая губу.

– Надеюсь, вы чувствуете что-то? – Он смотрит на меня, затем отводит глаза, будто ему не хватает смелости удержать взгляд.

– Да, это так. – Пульсирующие звезды в небе картины зовут меня прогуляться до конца мощеной улицы, за кафе, к затемненным зданиям на фоне. – Я бы хотела побывать во Франции и пройтись по этим улицам ночью.

– Я часто думаю, что ночь живее и красочнее дня.

Убедительный. Вот подходящее слово для моего нового друга.

Я ставлю бокал и тарелку, все еще полную деликатесов, на край стола с пиршеством и подхожу к столу с дарами.

– Можно? – Я смотрю на Ван Гога, выражая желание поправить его холст, лежащий криво среди своих собратьев.

– Конечно, конечно.

Я начинаю с «Ночной террасы кафе», но не могу сдержаться и поправляю пару других картин, потом перехожу к книгам и листкам, наброскам и керамике. За минуту я расставила весь стол, будто это витрина в Книжной лавке: асимметричные линии, сбалансированные пропорции, цвета где-то контрастируют, а где-то дополняют друг друга.

Отойдя назад, я склоняю голову набок, напоминая самой себе то, как Ван Гог рассматривал свой шедевр.

– Моя дорогая, вы гений!

Я смеюсь – он не знает, как забавно определение «гений» звучит от него – и пожимаю плечами.

– У меня хорошо получается оформлять витрины.

Но это же не витрина, так ведь? Никаких покупателей привлекать не нужно. Зачем тогда этот стол?

– Вы слишком скромны. То, как вы все расставили – само по себе искусство! – Он поворачивается лицом ко мне. – Мне кажется, мы не представлены, хотя я часто вас вижу здесь. – Он протягивает мне руку, под ногтями – краски сотен холстов. – Меня зовут В.

Ну конечно.

Я пожимаю руку.

– Я К., рада знакомству.

– Очень приятно, К. Вы же девочка Э., так ведь?

Я киваю.

– Ах, мы были так рады, когда вас ей передали.

Я дышу, вдох-выдох, но пропускаю его слова.

Первым делом я хочу поговорить о помощи магазину.

Оставляю на столе тарелку с едой, но забираю бокал и делаю пару глотков.

– Для чего это все? – Я жестом показываю на произведения искусства. – Почему люди приносят дары?

Он хмурится на мгновение – схоже с испуганным выражением лица Агаты.

– Мы обязаны.

Я поеживаюсь, будто внезапно подул ветер, холодный, как мое вино.

В Саду действуют какие-то высшие силы? Нечто заставляет людей приносить свои творения к Древу, как жертвенных агнцев? Я всматриваюсь в его ветвистую, развесистую крону. Ручейки, разбегающиеся от его корней, отражаются на нижней части ветвей бело-голубыми волнами.

– Кто-то… заставляет вас приносить картины?

– Конечно нет. Мы отдаем по доброй воле. Мы приносим дары из-за врага.

Ох, небо.

Я подбираю слова, чувствуя в груди учащенное биение сердца.

– У нас есть враг?

И снова – он словно обеспокоен моим незнанием.

– Всегда есть Враг.

Я слышу заглавную «В», как в детской книжке с картинками.

– К., помни, у акта создания всегда был и будет Враг. Он хочет уничтожить все животворящее искусство. Он будет сеять разрушение, если только представится случай.

– Разрушение? Здесь? – Я оглядываю окруженную гранитными колоннами широкую поляну. – Это место идеально.

– Но ведь все идеальное находится под угрозой.

Это так. И еще здесь много скрытых неизведанных и темных мест.

Ван Гог оборачивается, вместе со мной наблюдая за вечером, будто высматривая наступление Врага. Какого момента он поджидает? Или великий художник страдает паранойей?

«Будь осторожна», – прошептала Агата.

– Trompe l’œil. Вы о таком слышали? – спрашивает Ван Гог.

– Да, слышала. Оптические иллюзии, в которых элемент кажется настоящим? Как картина за окном, но даже окно – это часть картины.

Он улыбается.

– Очень хорошо. Да. Trompe l’œil – дословно «обмануть глаз». Но в этом – вся наша жизнь. Жизнь – декорация, нарисованный горизонт, врущий нам, что существует лишь то, что можно увидеть. Но на самом деле жизнь – намного больше. Ремесло художника – говорить правду.

– Вы знаете здесь всех? – я указываю на кружки гостей. – Все эти люди… художники?

– Мы все творцы. Но каждый человек своего рода творец, не находите?

Я прикусываю губу, медля возразить. Потому что… Ван Гог.

– Я знаю многих людей, не одаренных талантом ни к живописи, ни к музыке, ни к слову.

Он кивает.

– Конечно, есть род искусства, привлекающий больше всего внимания. Хотя, может, и не денег. – Художник со смешком отвешивает полупоклон своей картине. – Но ведь есть тысяча способов творить? – Он протягивает руку к столу. – Повар готовит пир для зрения, обоняния и вкуса, а хозяин выставляет его на стол, – следующим жестом он обводит толпу, – а садовник выращивает в поле рай на земле.

– Я не думала о творчестве в таком ключе.

– Во всем есть красота, дорогая. Те, что привлекают наши глаза, уши, что угодно к этой красоте, и есть художники. Будь это скульптура или украшение. Соната или гостиная. Хорошо рассказанная история, или хорошо спроектированное здание, или даже хорошо смазанный механизм. Не будем преуменьшать дары тех,