конкретизировать. — В особняке моей семьи под потолком раскинулась огромная люстра с хрустальными висюльками.

— Но это же ковшик, — хохотнул парень, намекнув на аналог местной «совковости». — Может, у вас еще ковры на полу лежат?

— И на стенах, — совершенно серьезно заявил я и лишь когда Игорь икнул, улыбнулся. — Бросьте, вы же все понимаете. Есть традиции и той люстре больше лет чем нам двоим. Она видела еще моего деда. А может и прадеда. Такие вещи принято ценить.

— Зачем, если есть такое… — Игорь хлопнул в ладоши и отчеканил, — свет «миди».

Освещение тотчас сделалось приглушенным. После следующей команды стало светлее.

— Разве нужен консерватизм там, где прогресс дает комфорт?

— Знаю, что некоторые считают уют — это для бедных. Богатые предпочитают комфорт и красоту. Да только мне у вас неуютно. Быть может. все дело в том, что я глубоко провинциальный человек. Или в том, что в моем роду не водилось много денег.

— Морозовы бедны?

— Мы не считаем деньги за богатство, — я попытался расслабиться в кресле, но оно казалось слишком глубоким. — Мы дорожим близкими.

— У вас только один родственник, — колко напомнил собеседник.

— Кроме него есть люди, которых я ценю.

— И кто они? Вы имеете в виду Алину Шереметьеву?

— В том числе, — я перестал стесняться и уточнил, — если я займу диван, вашему оператору понадобится поменять расположение аппаратуры?

— Вам неудобно? — с преувеличенным удивлением спросил Луль.

— Думаю, вы намеренно предложили мне это жуткое кресло.

— И зачем мне это?

— Чтобы я ощущал себя неловко и вместо того, чтобы общаться боролся с дискомфортом.

По тому, как дернулась бровь Игоря, я понял, что попал в точку.

— Я вас не виню. На войне все средства хороши.

— А мы воюем? — он прищурился.

— Вы ведь пригласили меня не для дружеских посиделок. И давайте начистоту: вам выгоден любой мой промах…

— А мы целимся? — не унимался парень.

— Вы красите волосы? — я резко сменил тему разговора.

Луль на мгновенье завис, а потом зачем-то пригладил растрепанные пряди.

— На самом деле да. Мне нравится более теплый оттенок.

— Он делает вас породистым? — я занял удобный диван и закинул ногу на ногу. — Вам кажется, что с таким цветом волос вы кажетесь привлекательнее для публики?

— Мастер Морозов…— усмехнулся Луль, но я его перебил.

— Мне тоже предлагали покрасить волосы. Говорили, что для образа темного не подходит мой оттенок. Рекомендовали сделать тату. Но я отказался.

— Выше этого? — осклабился Игорь.

— Нет.

— Боитесь потерять свою мужественность?

— Просто не хочу, — я пожал плечами. — Даже с красной шевелюрой и рисунками на лице я останусь собой.

— Княжичем Морозовым, наследником великого рода?

— Парнем, который не любит овсянку, — огорошил я интервьюера.

— Что? — растерялся Луль.

— А вы любите ее?

— Да… то есть она полезная…

— Иногда мне подают ее на завтрак. И я терпеть не могу эту кашу. Даже когда ее пытаются сдобрить маслом или сиропом.

— Как мы перешли к обсуждению овсянки? — улыбнулся парень.

— А в чем разница между обсуждением моего происхождения, к которому я не имею отношения и овсянки, которая априори полезна? Ведь я не выбирал, где родиться и какую фамилию носить. Гораздо важнее, что я за человек. Разве я не прав?

Луль посмотрел мимо меня, явно ища одобрения режиссера. А потом перевел взгляд на меня.

— Вы же понимаете, что зрителю интересно кто вы.

— И я готов рассказать об этом. Я открыт и ничего не скрываю.

— Отлично…

— Но я не хочу, чтобы во мне видели только аристократа. Или сына моего отца, которого я не знал. Я не был с ним знаком, это правда. И не отвечаю за его поступки. Также как не могу знать его мыслей. Мне не хочется давать оценки человеку, которого никогда не видел.

— Хм…— кажется, я порушил стратегию Луля, который не ожидал такого поворота. — Но…

Он забылся и решил погрызть ноготь. Однако опомнился и отдернул палец ото рта.

— Он вас оставил в Муроме… — наконец нашелся парень.

— От меня не зависело решение моего отца, — терпеливо напомнил я.

— Вы не держите обиды?

— Наверно, кто-то считает, что Муром — это логово волков и медведей. Но уверяю, там живут замечательные люди. Возможно, они не особенно деликатные, но честные и, по сути, добрые.

— По сути? — вцепился в мою оговорку Игорь.

— То есть, если за проступок кого и пороли розгами, так это для воспитания, а не из садизма.

— Насилие — это не путь!

— … сказал тот, кто встретил меня у порога наемниками, — заметил я со снисходительной улыбкой.

— Ну, это была шутка, — смешался Игорь.

— Для вас насилие может быть смешным? — я также подался вперед. — Вы рисковали здоровьем и жизнью наемных актеров, выставив их перед ведьмаком с лицензией на убийство.

— Давайте сделаем перерыв, — нервно предложил Луль и пружинисто подскочил на ноги. — Стоп съемка!

Потом подошел ко мне и добродушно уточнил:

— Вы курите?

— Нет. И вам не советую. Вредно это.

— Здоровый образ жизни?

— Забота о себе, — я усмехнулся и выдохнул немного тьмы. — Но я могу сделать вид, что также дымлю. Вам так будет легче?

— Да мне не тяжко.

— Извините, — к нам подошел Никон, до того сидящий позади камер. — А почему после вашего «стоп» камеры продолжают работать?

— Это технические работы, не более, — беззаботно отозвался Луль.

Я с благодарностью хлопнул жреца по плечу и кивнул, дав понять, что внял его предупреждению. Тут все будет фиксироваться и потом использоваться для передачи. И мне не стоит об этом забывать.

— Если вам некомфортно…

— Мы тут для интервью, — отмахнулся я. — Пусть люди работают.

Я намеренно решил не просить не использовать скрытые камеры. В конце концов я тут именно для того, чтобы шоу состоялось.

Мы вышли на веранду. С нее открывался шикарный вид на сад. Чуть поодаль, в стороне от деревьев виднелась небольшая тренировочная площадка.

— Когда я пожимал вам руку, то понял, что вы работаете