Хотя классическая филология и историяискусства сделали "греческую любовь" респектабельной, они быливынуждены, вольно или невольно, интеллектуализировать и десексуализировать ее.Образованные европейцы охотно идентифицировались с античными образами, сплошь ирядом не понимая их действительного смысла. Греческие и римские тексты,изучавшиеся в английских школах и университетах, подвергались жесткой цензуре ифальсификации. Слово "любовник" переводилось как "друг","мужчина" - как "человек", "мальчик" как"молодой человек". "Пир" Платона не изучали вовсе.Цензурные ограничения создавали у юношей ложные, идеализированные представленияоб античной культуре и одновременно стимулировали интерес к тому, что от нихтак тщательно скрывали.

Еще труднее было осознать собственныечувства и склонности. Отпрыски аристократических фамилий, где гомосексуальностьбыла семейной традицией, рано научались жить двойной жизнью, понимая, что еслиты сумеешь избежать скандала, делать можно, что угодно. Выходцам из среднегокласса и духовного сословия, которые принимали внушенные им ценности инравственные принципы всерьез, было гораздо труднее. Многие из них не могли нилицемерить, ни принять, ни подавить собственную сексуальность. Отсюда -трагическая разорванность и противоречивость их самосознания и поведения.

Половая сегрегация в школе еще большеусугубляла эти трудности. Знаменитые английские мужские аристократические школы(Итон, Харроу и другие) были интернатами, мальчики не только учились, но и жиливместе. Раздельное обучение, тем более в разновозрастных интернатах, всегдаблагоприятствует однополым влюбленностям и сексуальным контактам. В этих, поопределению одного историка, "сексуальных концлагерях",гомоэротические традиции и нравы передавались из поколения в поколение.

Первый приказ, который получил от одногоиз своих соучеников в 1817 г. будущий писатель Уильям Теккерей, как только онпоявился в школе, был: "Приди и трахни меня". Жалобы на"грубость и животность в спальнях" - общее место многих школьныхвоспоминаний. Писатель Робин Моэм (1916-1981) рассказывает, что едва онустроился в своей комнате в Итоне, как пришел одноклассник, спросил,мастурбирует ли он, ощупал его половые органы, объяснился в любви и мгновенноуговорил отдаться; связь эта продолжалась два года.

Сексуальным контактам между мальчикамиспособствовало не только отсутствие женского общества, но и многое другое:общие постели (в Харроу мальчики спали подвое до 1805 г.), невозможностьуединения (в некоторых школах туалеты не запирались, а то и вовсе не имелидверей), публичные порки, которые осуществляли не только учителя, но и старшиеученики и, конечно же, абсолютная власть старших над младшими. Эта власть былаодновременно групповой (в школе всем распоряжался старший, шестой класс икаждый старшеклассник мог приказывать любому младшекласснику) и индивидуальной.Старшеклассник мог сделать младшего своим "фагом" (fag), слугой,который беспрекословно обслуживал хозяина, чистил его обувь, убирал постель ит.п. и за это пользовался его покровительством. Быть фагом авторитетногошестиклассника было почетно, а красивый фаг, в свою очередь, повышал престижхозяина.

Мужские и тем более - подростковыесообщества всегда отличаются жестокостью и повышенной сексуальностью.Английская школьная система, ориентированная на воспитание будущих лидеров,сознательно культивировала агрессивную маскулинность. Центром всей школьнойжизни были соревновательные спортивные игры (регби, футбол и т.д.), участие иуспех в них влияли на положение мальчика в школе и на отношение к немусоучеников значительно больше, чем учебные успехи. В спортивных играх была исвоя эротика. Хотя силовые атлетические контакты считались несексуальными, ктомог это гарантировать?

Культ групповой солидарности,товарищества и дружбы, нередко имеющий неосознанную гомоэротическуюокрашенность, красной чертой проходит через английскую, да и всякую другую,школьную повесть. Но если первые влюбленности в девочек, которымблагоприятствует совместное обучение, в дальнейшем перекрываются болеесерьезными взрослыми романами и становятся для юноши только вехами еговзросления и роста, то гомоэротические влюбленности, именно потому, что онибольшей частью остаются невостребованными и нереализованными, сохраняются впамяти как нечто совершенно особенное и невообразимо прекрасное, по сравнению счем взрослая любовь к женщинам иногда кажется ничтожной.

Первоначальное викторианское пониманиеоднополой любви было аристократически эстетским. Постепенно ее образдемократизируется. Причины этого были довольно прозаическими. Посколькусексуальные отношения с людьми собственного круга были затруднены, нужно былоспускаться по социальной лестнице вниз ("натуральные" джентльменытоже начинали сексуальную жизнь с проститутками или с прислугой). В рабочейсреде на эти вещи смотрели проще. Из-за жилищной скученности мальчики частоспали в одной постели, им не приходилось стесняться друг друга. Кроме того, имнужны были деньги. Принимая ухаживания богатого покровителя, юноша из рабочейсреды не должен был задумываться, не является ли он извращенцем. У него былясный мотив - деньги. На одном из судебных процессов 1890-х годовсемнадцатилетний лондонец Чарльз Сикбрум показал: "Меня спросили, согласенли я лечь в постель с мужчиной. Я сказал 'нет'. Он сказал 'Ты получишь за эточетыре шиллинга', и убедил меня".

Для представителей средних слоев всебыло сложнее. В обществе королевских гвардейцев, матросов и молодых рабочих оничувствовали себя в большей безопасности, чем в собственной среде: тут все былоанонимно, а от неприятностей можно было откупиться. Но кроме секса,викторианцам были необходимы иллюзии. Образы сильных и мужественных молодыхсамцов особенно волновали их эротическое воображение по контрасту с ихсобственной, и всего своего класса, изнеженностью. Соблазн брутальногопролетарского секса в противоположность импотенции господствующего классаотлично выражен Дэвидом Генри Лоуренсом в "Любовнике леди Чаттерли".В гомоэротическом варианте это выражалось еще сильнее (Лоуренс и сам был нечужд подобных чувств).

Поскольку большинство этихрафинированных интеллектуалов придерживались левых политических взглядов,эротическая романтизация дополнялась социально-политической идеализацией"простого человека". Юноши из рабочей среды казались им воплощениемцельности, моральной чистоты, отзывчивости и эмоционального тепла, а ихсобственные сексуальные отношения с ними выглядели нарушением сословных иклассовых границ. Отдаваясь пареньку из низов, которого он содержал и старалсяокультурить, рафинированный интеллигент не просто удовлетворял свой сексуальныймазохизм, но символически отказывался от классовых привилегий, восстанавливалсоциальную справедливость и равенство. Влечение к молодому рабочему выражалолюбовь к рабочему классу и готовность служить ему. Роман с юным пролетарием былчем-то вроде социалистической революции в одной отдельно взятой постели.