попроще — одеты в темное, «пиджаки» их были будто бы из кожи и обшиты не золотым галуном, а наложенными друг на друга металлическими пластинами. И, что было заметно даже вскользь, все трое выглядели крепкими.

А вот держались они, в отличие от ряженого, без претензий на понты — спокойно, но независимо. На меня же они глянули равнодушно, но точно прикидывая, что представляю из себя я. А разглядев, интерес ко мне сразу потеряли.

Я же, пережив очередное подтверждение, что нахожусь не только не в Росси-матушке, но даже не в нашем времени кажись, прикинул, что знаю о средневековье. По всему выходило, что в жратвенном заведении, расположенном на дороге, прибегающей к нему издалека, рано утречком за столом, да сообразуясь с внешним видом харчующихся, такая компания может состоять из купца и охраны его каравана.

Вполне. Поскольку пижон местного пошиба на графа в повадках не тянул — если охранники отнеслись ко мне, в общем-то, с полным равнодушием, то вот купчик как на отребье на меня посмотрел и даже демонстративно хмыкнул. А вот жрал, как не в себя, и крайне неаккуратно. Ага, вот даже и слюняво срыгнул, вызвав тем самым сдержанную гримасу отвращения на лице старшего солдата.

Меж тем, если ужимки второго меня позабавили, то вот пренебрежительные взгляды первого даже не задели.

Может слишком есть хотелось, а может, понимал сам, что именно так сейчас и выгляжу: с помятой похмельной рожей, нечесаный… даже пятерней… в шелушащейся куртке и растянутых подстреленных трениках. До полного образа еще у меня имелись — в руках пакет, встречу с терновыми зарослями едва переживший, и порванные шлепки, одетые, понятно, на босу ногу.

Про повсеместную подранность свою, я уж и не говорю — красотень полная, короче. Так что, что уж на чужих людей пенять, если сам себя бомжом ощущаешь.

А потому, когда из двери за баром показалась женщина, к тому же навскидку определявшаяся довольно молодой, я стушевался — мне б для объяснений сейчас кого попроще, какого б мужичка неказистого ни то…

Но, что удивительно, стоило женщине разглядеть меня, как она приветливо заулыбалась и, как и та, что встретилась мне в первом дворе, сначала поклонилась низко, а потом старательно взялась что-то объяснять.

Пока она терпеливо, но заведомо впустую, пыталась до меня что-то донести, я, ободренный ее доброжелательностью, отважился девушку попредметней рассмотреть.

Нежданно радая мне девица была дебела, ростом метра под два, а на лицо, как ни странно, довольно миловидна. Длинное платье ее прятало даже щиколотки, но вот вырез его скромному низу не подходил никак, не столько прикрывая, сколько обрамляя главное достояние красотки — здоровенные си… хм, большую грудь. На мой ни самый зоркий в этом деле глаз, размера так шестого… точно побольше. И, главное, что-то говорило мне, что имеющееся бохаство с полимерами было не знакомо.

Это… впечатляло!

И, несмотря на то, что сам я был весьма потрепан, а «игру в мяч» никогда особо не любил, но расшатанные нэрвы, похоже, нынче произвольно реагировали на все. А потому, от созерцания таких достоинств девы, екнуло вниз и трикотажик маловатых штанов, явно натянулся еще больше. Пришло понимание, что мне стоит где-то приземлиться, и спрятать возникшую неловкость хотя бы под столом.

Я окинул залу взглядом еще раз, приметил в углу у дальнего окна стол и, надеясь, что все понимаю верно, и меня отсюда не гонят, попытался свои пожелания до своей визави донести.

Как уж смог.

— А-а… эм, уважаемая, — я коротко кивнул и указал на приглянувшийся стол, — я бы хотел, — пошевелил двумя пальцами в том направление, имитируя ходьбу, — пройти туда и чего-нибудь покушать — ам-ам! — это, понятно, сопровождалось жестами, будто я черпаю ложкой и подношу ее ко рту.

Милашка внимательно просмотрела мою пантомиму, опять разулыбалась и повела рукой, приглашая пройти в желаемом направлении.

«Поняла!», — возликовал я и, прикрываясь драным пакетом, ринулся туда.

Девушка сходила за стойку, достала там скатерть и застелила мой стол. При этом она подняла фигурку, что на нем стояла, и водрузила ее уже поверх. Сначала-то я на них и внимания не обратил, посчитав, что это или такие салфетницы, за отсутствием посетителей стоящие без салфеток, или вазочки пустые, или подсвечники без свечей.

Теперь, когда одну такую штукенцию водрузили мне, чуть не под нос, я ее рассмотрел все-таки. Вещь оказалась совершенно не функциональной, а видимо просто для красоты — резанная из дерева фигурка животного, сантиметров десяти, с накинутым на нее веночком, плетенным буквально из нескольких стебельков.

На соседних столах стояли птичка и заяц, на более дальних из-за веночка зверушек разглядеть не удалось, мне же досталась — белочка.

Символичненько так…

Расстроенный повернулся к окну и принялся разглядывать, что там во дворе происходит — раз уж даже в мелочах мне намекалось, что влип я капитально, то следовало пользоваться моментом и начинать это «влип» уже познавать.

Во дворе в это время, подтверждая мою теорию о ночевавшем в трактире купце, выстраивались в ряд груженые повозки — два крытых фургона и две обычные по виду телеги. Возницы переговаривались меж собой и что-то жевали. Видно их в зал за хозяйский стол не звали, и ели они по-походному — кое-как. Да и спали, поди, не в комнатах наверху, а в каком ни то сарае.

С одной стороны было интересно наблюдать сцены из незнакомой мне, и какой-то киношной жизни, но с другой, интерес этот ощущался как-то в натяг. Во-первых, до сих пор не верилось, что все это происходит со мной на самом деле, а во-вторых, есть и пить уже хотелось так, что мозги похоже на последнем подсосе больше не желали соображать.

А потому, когда передо мной возникла давешняя девица с кувшином и кружкой в пару к нему, я обо всем окружающем меня тут же позабыл.

Что заливал в себя, распознал не сразу, настолько быстро в пересохшую глотку проваливалось питье. Но к концу литровой, наверное, кружки я все ж распробовал, что пью холодный такой, колючий, кисленький, по ходу даже с мелким градусом квасок!

Тут тазик поднесли, и на руки слили, а я, отринув смущенье, еще и умыться поспешил. В общем, через несколько минут, как девушка занялась мной, я себя, считай, снова человеком ощутил и преисполнился оптимизма.

Как говориться: жить стало легче — жить стало веселей, и я огляделся вокруг уже с более пристальным интересом. В зале ничего не изменилось. Четверо у противоположной стены продолжали жевать, прихлебывая из таких же кружек,