Впрочем, молодой гёт на Пелко и не смотрел, проходил, какмимо порожнего места, пересмеивался о чем-то с другом Авайром. И доверчивыйижор понемногу стал успокаиваться: а не приврал ли Тьельвар-то, может, Хаконобиделся совсем не так сильно или решил, поразмыслив, что мстить было не за чтои незачем?..

Вот уж правда святая поётся в старой жалостной песне: сладокхлеб, выпеченный материнскою рукою, хотя бы и замешали его наполовину изсосновой коры с ячменной соломой! А в чужом доме горек пышный свежий кусок,даже если режут его щедро и мажут душистым, только что выбитым маслом… С однихпесен этого не уразумеешь – только и поймешь горе, когда сам хоть мало егоиспытаешь!

Было дело – однажды весною Пелко наткнулся в лесу на молодуюлосиху, жестоко мучившуюся чревом. Никак не могла разрешиться от первогобремени: не так шёл у неё большеголовый теленочек. Пелко на всю жизнь запомнилглаза бедной лосихи и мохнатую серую тень, дожидавшуюся чего-то в ближнихкустах. Пелко, вооруженный тугим охотничьим луком, не дал волку приблизиться,меткой стрелой расчесал душегубу свалявшуюся шерсть между ушей. Приласкал,добрым тихим словом приучил к себе изнемогавшую лесную жену, стал гладитьбольное брюхо и наконец помог, как помогал дома коровам и ручным лосихам,телившимся под крышей… И долго провожал чащей бурую красавицу, целовавшуюдлинноногое беспомощное дитя. Никогда не обнимавший пригожих девчонок, он иженщине сумел бы помочь, приключись такая нужда.

Мать с отцом похвалили его, хотя он тогда вернулся в голодныйдом без добычи. Мать с отцом поняли, что вот теперь-то лес никогда не даст ихсыну пропасть – от голода, от холода ли, у зверя ли в когтях… Мать самапричесала его, усталого, пододвинула ему сушеную рыбешку, сбереженную – Пелкоэто смекнул – из собственной скудной доли…

Не так вышло, когда он, коротая дождливый вечер, поведал пролосиху Ахти и его домочадцам. Посмеялись молодые слуги, посмеялись языкатыеслужанки, а сам Ахти покачал головою:

– В диком лесу вы, Щуки, живете. Пора бы уже тебе,Пелко, набираться ума. Мог бы той лосихой весь дом накормить и ещё скольковпрок заготовить!

Пелко рта не раскрыл в ответ, но про себя ужаснулся. Такоеговорить, лесом живя! Кто слыхал, чтобы долго была удача хапающему без счета, втри горла, в пять рук, тому, кто не просит прощения у добытого зверя, у лесныхпичуг за обобранную ягодную поляну, тому, кто, распахивая новое поле, неоставляет на нём дерева для отдыха небесным орлам! Как не вытащить из полыньипровалившуюся лисицу и не отпустить её в лес, как вообще жить на свете безсовести, без чести, зачем, ради чего?.. А поди же ты: именно так вот и вел себяАхти, онежский людик из рода Гусей, и ничего, дом его стоял крепко и рушитьсяне собирался… И бегал по двору страшенный чёрный пес с налитыми кровью глазами:Ахти бил его суковатым поленом, бил впрок, без всякой вины, чтобы злей сторожилобильное хозяйское добро. Пелко как-то подошёл покормить голодного пса – и елеувернулся от длинных клыков. Тут и оказалось, что он единственный во всем домеумел обращаться с собакой. На другой день чёрный Мусти лизал ему руки, а Пелкоискал клещей у него на голове и в ушах. Вытаскивал их, насосавшихся, с горошинукаждый, и давил сапогом…

А потом Ахти поручил ему зарезать свинью. Что ж, и это былодля Пелко делом привычным. На Неве издавна выкармливали свиней и брали у нихжир, мясо, щетину, крепкую красивую кожу. Зная обычай, ижор первым долгомпринёс воды и согрел её над очагом, отвел свинью в угол двора и ласково,тщательно вымыл. Свинка знай себе хрюкала, радуясь осеннему солнышку инепривычной чистоте. Подошёл чёрный пес, посмотрел, что происходило, и улегсянеподалеку. Потом вдруг ощетинился, зло показывая зубы: через двор шагалАхти-хозяин.

– Что возишься? – спросил он нетерпеливо. –Палить пора.

Пелко опустился на корточки, почесал свинке за ухом.

– Не сердись, – сказал он ей шепотом, так, чтобыне услышал хозяин. Быстро кольнул охотничьим ножом – свинья ткнулась рыльцем вмокрую землю, не успев испугаться.

– Мясо будет вкуснее, – угрюмо проговорил Пелко ивыпрямился, пряча нож.

Он уже знал, что иных слов Ахти Гусь попросту не поймет, рогТапиолы больше не слышен был у дверей этой сытой избы, здесь перестали бытькорелами, давно потеряли отцовскую охотничью тропу, а новую проложитьполенились, зато выучились, уходя из дому, запирать дверь пудовым замком… Воттакие-то и крошат хлеб на срубе колодезя, отчего потом в колодезь падают мыши.И оттого этому дому, с виду крепкому, не простоять долго на земле.

Мясо же вправду получается лучше, если животное стояло втепле и не боялось. Так вышло и на сей раз, и вечером Ахти при всех похвалилПелко за ловкость, велел служанкам отрезать для него хороший кусок. Но к томувремени у ижора совсем пропала охота есть что-нибудь за этим столом. Онпопросил себе лишь комочек нутряного сала, потому что хотел сварить дляТьельварова пса ещё немного мази от ран.

В эту ночь он снова спал подле Вихоря, в просторнойдружинной конюшне. И снился Мусти – он ведь долго бежал следом, никак не хотелотставать, и Пелко не знал, вернулся ли он домой. Пелко было жаль его. Славно стаким на зимней охоте в светлом бору, когда поёт под лыжами снег и живымиогнями горят по заиндевелым ветвям невозмутимые снегири…

Утром он выбрался из конюшни за водой и едва удержался,чтобы сразу же не юркнуть обратно за дверь. На крыльце воинской избы, подсвесом крыши, сидел босой и неподпоясанный Ратша. А перед Ратшей, настороживуши и глухо ворча, стоял Мусти.

Пелко внутренне скорчился от жалости и предчувствия боли:эх, бедолага! Видно, вовсе невмоготу стало ему, попробовавшему ласки, во двореу Гуся!.. Не случайно же в ворота раскрытые забежал, не так просто. Нашёл ведьчутким носом следы, совсем затоптанные чужими ногами, пустился разыскиватьединственного друга, да вот незадача: на Ратшу лютого нарвался. А чего от него,кроме пинка да заушины, ещё ждать?

Ратша между тем отломил кусочек от горбушки, которую жевал,и протянул псу. Мусти зарычал громче и отступил, по давнишней привычке ожидаяподвоха, – свирепый, голодный зверь с костистыми боками и по-волчьиподведенным брюхом.

– Ну, дурачок, – улыбнулся гридень и бросилугощение наземь.

Пелко редко слыхал, чтобы он с кем-нибудь разговаривал такласково. Разве с Вихорем, да, может, ещё со Всеславой… Мусти немедленнопроглотил хлеб и подошёл к Ратше на полшага ближе прежнего. Третий иличетвертый кусочек он взял прямо с ладони, а когда Ратша протянул руку ипогладил его, Мусти сунулся носом ему в колени и заскулил. Ну, Ратша! Вот,стало быть, ещё каков!.. Он не ударил Му-сти, не оттолкнул мокрого и грязногопса, дал собачьей душе насладиться доверием и покоем. Потом потрепал позагривку, необидно отстранил и поднялся:

– Погоди-ка…

И скрылся в избе. Мусти сел перед крылечком, стал ждать,глядя на дверь.

Пелко снова высунулся из-за угла, чмокнул губами. Песпоставил уши торчком, оглянулся и кинулся через двор. Он едва не сбил Пелко сног – со всего разлета взметнулся на задние лапы и радостно завизжал, облизываялицо. Пелко с трудом успокоил его и тут только заметил, что Ратша вновь вышелна крылечко, уже в сапогах и кожаной шапке, не боящейся дождя. Может быть, онудивился возвращению корела и его дружбе с собакой, но показывать этого не стал– экая важность! А потом бросил Пелко кусок крепкой верёвки: