— Кровавая свадьба, слышала про такую? – снова глядя лишь на лошадь, спросил ОрКолин.

Я кивнула.

— Она же почему так названа была, — продолжил оборотень, — от того что потом кровь пролилась. Много крови. И это была кровь наших детей. Уже не драконьих детей, а наших. Понимаешь, их никто не считал чужачками, мы заключили договор, мы взяли плату, часть ее, и ты нас знаешь, Анабель, с женщинами мы не воюем. Отгремели свадебные пиры, но не сразу, далеко не сразу, девушки стали женщинами. Мы оборотни, мы ждать умеем. А время лечит, Анабель, и те, кто ощущал себя преданными и проданными, со временем приняли сложившийся порядок вещей и тех, кто стал мужем. И в жилищах зазвучал детский смех. Дочери драконов плодовиты, детей было много. Очень много, Анабель, и счастливы были их отцы… до первой тринадцатой полной луны.

Генерал умолк, прикрыв глаза, и покачав головой так, словно бы желал вовсе избавиться от этих знаний, но разве можно избавиться от такого?

— Мало кто выжил, Анабель, — совсем тихо сказал он. — Мало кто. А впереди было еще так много лун…

В этот момент показались возвращающиеся из лесу лорд Арнел и лорд Давернетти, они ехали впереди, о чем-то беседуя, позади них караул из двух оборотней, затем императрица и император, кажется спящий, а потому завалившийся на лошадь совсем не царственным образом, его почти придерживал еще один оборотень, трое завершали кавалькаду.

— Я тебе так скажу,- ОрКолин встал, загораживая меня от возвращающихся, — были и те, что выживали, и тогда у кланов оборотней появлялись сильные, очень сильные вожди, и детей они плодили множество, и лечить были способны, а уж в бою им равных не было – удар хвоста, он тело кромсал посильнее, чем когти или двуручный меч. Сильные были вожди, легендарные, но вот уже много лет, поболее ста, скажу я тебе, они не выживают. Мы ждем, чем можем помочь — помочь стараемся, потому как смешалась кровь, давно смешалась, где чьи предки уж и не разберешь, да и у девочек иначе всё, все выживают, а с пацанами беда. И когда в ком драконово семя пробудится — иди пойми еще. Страшно оно, Анабель. Как мальчик народится, так и страшно становится. И ждешь, ждешь, страх леденящий, а сделать ничего не можешь. У меня из троих пацанов одного самому убить пришлось. Мы же даже убивать научились, Анабель, одним ударом. Так, чтобы сразу. Чтобы не мучился. Тяжело. Я ведь не трое суток ждал, я пять над ним волком выл.

Посмотрел на драконов, потом на меня, и сказал:

— Иди, давай, это Давернетти тебе супротив слова не скажет, а вот Арнел чувствую, вышвырнет, со всей прислугой вместе.

В этом он был прав.

И все же:

— Но если один вдруг выжил, генерал ОрКолин, как найти его?

Оборотень постоял, поразмыслил, сложив руки на могучей груди, и произнес:

— Я тебе так скажу — худой. Такой, что про силу его и не скажешь. Сострадательный, эмпатии много в них, как в вас, людях, тех, что хорошие. А еще не помнят они, ничего не помнят при обороте, это у них в нас. Вот, пожалуй, и все.

— Мисс Ваерти, — несколько напряженно позвала меня миссис МакАверт.

Да, пора было уходить.

***

Остаток дня я провела на кухне. Одной из трех кухонь поместья Арнелов, где готовили по обыкновению к рождеству, а потому сейчас пространство отчасти пустовало. Отчасти это по причине того, что собрались все — я, неунывающая даже в такой ситуации миссис Макстон, ответственно взявшаяся поить меня чаем и я была крайне ей за это благодарна, мистеры Илнер, Оннер, Уоллан, Бетси и профессор Наруа, который все же устроился в штат магов иллюзионистов, и даже некоторое время вещал всем нам о том, насколько грандиозным будет предстоящий фейерверк.

Собственно, о фейерверке он вещал до тех пор, пока Бетси и миссис Макстон накрывали на стол, а после, едва все расселись, профессор одним пассом закрыл двери, я активировала изоляционный полог, отрезая нас от возможности любой прослушки.

Мы переглянулись, и, принявшись за ужин без опаски быть каким-либо образом обнаруженными, потому как все Арнелы и их гости сейчас принимали пытки… в смысле изволили давать торжественный ужин высоким гостям, и начали делиться новостями.

Первой начала Бетси:

— Леди Арнелы, все леди Арнелов, получили выговор от миссис МакАверт. Она говорила тихо, но так, что у меня аж мурашки! Вот такие! И леди будут молчать о вас, мисс Ваерти, все молчать. Может разве что матушка лорда Адриана, что-то и скажет, да только не сыну, а вам – воистину злобная драконница, у нее от вас нервный тик начинается. Вот так глаз дергается! Только про вас услышит и все – глазной тик, как есть. А все потому, что она, леди Арнел матушка лорда Адриана, в девичестве — Стентон. Сестра нашего покойного профессора. Так что — давненько она вас ненавидит, мисс Ваерти. И ох и злобная скажу я вам леди! Завсегда все у нее должно быть идеально. Коли покрывало чуть-чуть косо легло, или угол не ровный — тут же приказывает высечь. Да только миссис МакАверт хоть и суровая, но понимающая женщина – ледям говорит «Да, как изволите», а горничным «Два дня леди на глаза не показывайся», вот так-то.

Эстафету принял мистер Уоллан:

— Несмотря на запрет миссис МакАверт, подтвержденный старой леди Арнел, матушка лорда Адриана Арнела за сегодняшний день написала более десятка писем. Я взял на себя смелость… не передавать их курьеру.

И мистер Уоллан, достав двенадцать писем из нагрудного кармана, молча передал их мне. Мистер Оннер, понимая, что столовым ножом вскрыть письмо будет затруднительно, извлек из скрытых ножен кинжал, и протянул мне, держа за лезвие.

Что ж, я могла лишь порадоваться тому, что уже съела хоть что-то, потому как слова леди Арнел в девичестве Стентон, аппетит убивали напрочь. Мне было известно, что у профессора Стентона большая семья. Я действительно знала это, но о конкретном количестве речи не шло. Так вот – детей в семье профессора было четырнадцать. Шесть братьев и восемь сестер. Определить это было не сложно — письма к сестрам леди Арнел начинала со слов «Моя драгоценная сестра», а к братьям «Мой обездоленный брат», далее шел абсолютно одинаковый текст, переписанный как под копирку, и подписывающий мне смертный приговор еще даже до истечения одиннадцати положенных на траур месяцев. Как и каким образом леди Каталина Арнел урожденная Стентон узнала, что все наследство профессор оставил мне, я не ведала, но писала она с явственной убежденностью.

— Предлагаю сжечь, — заглянув в текст одного из вскрытых мной посланий, собственно предложил профессор Наруа.

— Поддерживаю, — высказался мистер Оннер.

— Самое то для этих пасквилей, — дочитав одно из посланий почти до конца, сообщил и о своем мнении мистер Илнер.

Пасквили — пожалуй, было наиболее точным определением. Исходя из текста писем, я являлась падшей женщиной, которая для начала пала в объятия самого профессора Стентона, а ныне делила ложе поочередно то с лордом Арнелом, то с лордом Давернетти.