Гора недоуменно посмотрела на психолога.

— Попробуй, — кивнула та, — думаю, тебе этопонравится.

— А какое вы напишете для меня заключение?

— А как ты сама считаешь?

Гора на минуту задумалась. Потом уверенно произнесла:

— Закомплексованная. Но исполнительная.

— Еще?

— Дикая. Но надежная.

— Вот так я и напишу.

Мне она понравилась. Гора. Вернее, они обе. До этого я имелаочень слабые представления о работе психологов и психотерапевтов. И то со словмоей подруги Насти. В десятом классе она в очередной раз поссорилась с мамой. Ипопыталась отравиться. Наглоталась, по-моему, седуксена.

Мама вызвала «скорую». «Скорая» сказала, что в таких случаяхони обязаны везти девочку в психиатрическую больницу. Был конец перестройки. Ноуже тогда давали взятки. Настина мама не дала. Настю увезли. Лечили в основномсульфой. Я увидела ее через месяц, из окна такси, ковыляющую по нашей улице. Явыбежала ей навстречу. Она говорила медленно и ни о чем.

Только пару раз ухмыльнулась озорно и лукаво — так, кактолько она умела. Как будто дважды в непроницаемой маске образовались трещинки.

Я привела Настю домой. На диване лежал журнал. То ли«Пионер», то ли какой там был? Не помню уже. Настя села, машинально открылажурнал. В нем была напечатана повесть. Про войну. Неплохая повесть. Я помню,мне нравилась.

По ней еще фильм сняли. Настя начала плакать.

Горько и безудержно. Я никогда не забуду ее мокрое от слезлицо.

Оказывается, им в психиатрической с 16.00 до 17.00обязательно читали отрывок оттуда.

И они все должны были коллективно плакать.

Сработал рефлекс — прочитав несколько знакомых строк, Настярасплакалась.

Вот такое лечение. Маме, кстати, пришлось выкупать впсихдиспансере ее личное дело, чтобы Настя могла поступить в институт. Тудапсихов раньше не брали. Не знаю, как сейчас.

Гора диктовала психологу какие-то свои анкетные данные, и яподумала, может, спросить ее про мои страхи? И подавленное состояние?

Не посоветует ли она и мне трусы мерить?

Я мысленно представила этот разговор.

«Вы знаете, меня по утрам мучают страхи. Я боюсь непонятночего. Это, наверное, депрессия. Может, мне таблетки какие-то попить?»

«Давно это у вас началось?»

«Да нет, может, пару месяцев…»

«Что этому предшествовало?»

«Да ничего».

«Страхи проходят?»

«Да».

«Когда? После чего?»

«После того, как я понюхаю кокаин».

Ведь действительно. Может, вообще эта депрессия из-закокаина?

Я вдруг очень ясно осознала, что так оно и есть.

Замкнутый круг.

Я сама себе психолог. Надо поменьше нюхать.

* * *

Тамара не вышла на работу. Я позвонила ей домой.

— Я не смогла… — промямлила она в трубку.

— А завтра сможете? — спросила я так, какспрашивают душевнобольных: мягко и заранее подготовившись к тому, что ответможет быть неадекватен.

Тамара была моей домработницей два года.

У меня к ней, в общем-то, претензий не было.

— Да, смогу, — ответила она неуверенно.

— Я вас жду.

Не перевозить же мне Славу с дачи?

Надеюсь, она завтра выйдет.

Громко хлопнула входная дверь. Она у нас по-другому не можетзакрываться.

Рома, наверное. Явился. Я схватила первую попавшуюся губку ипринялась самозабвенно тереть кухонный шкаф.

Рома застыл в дверном проеме.

Я сдула с лица прядь волос. Так Тамара всегда делала.

Терла шкафчик, не обращая внимания на Рому. «Знай наших!»

Его молчание я отнесла к восторгу по поводу моейдомовитости.

— Нам надо поговорить, — произнес Рома.

Я натирала полки, не поворачивая к мужу голову. «Обиженная иоскорбленная жена за домашней работой».

— Оля!

Он редко называл меня по имени. Наверное, совсем стыдностало, что он там гулял, а я тут дом драю. И сейчас еще еду ему буду готовить.И — что еще? Точно: стирать его вещи. И гладить. И?…

С собакой гулять! Стоп. У нас нет собаки.

Я обиженно молчала.

— Да брось ты эту тряпку! — взорвался Рома. —Ты все равно не умеешь ничего мыть! Сейчас разобьешь еще что-нибудь…

Я опешила.

Оценив ситуацию, бросила губку в раковину.

Достала сигареты.

— Что?

— В Монако есть клиника, она специализируется нанаркоманах. Я думаю, тебе…

— Что-о? — протянула я возмущенно.

— Не перебивай, пожалуйста. Дослушай. Я думаю, тебенадо туда поехать. Ты сама не замечаешь, что уже давно перегнула с этим палку.Я не говорю про наши отношения, подумай о себе.

— Это бред. Ты затеял этот разговор, чтобы необъяснять, где ты шлялся три дня.

— Оля, подумай об Артеме. То, что у него был перитонит,и эти спайки потом…

— Об Артеме? — закричала я. — А ты частодумаешь об Артеме? Ты забыл его поздравить с именинами! Хотя моя мама позвонилатебе, напомнила! А родительское собрание? Ты приехал? А он ждал! Тебя этоволновало? Ты когда с ним последний раз в кино ходил?

Рома вышел. Я бежала за ним по квартире, продолжая своюобличительную речь.

Через несколько минут я иссякла.

— Что? Молчишь? Тебе нечего сказать?

— Просто с тобой стало невозможно разговаривать. Тысразу начинаешь кричать.

— А где ты был эти три дня? — снова закричала я.

— А ты где ночевала вчера?

— Я была на дне рождения. У Анжелы!

— Ты не заметила, что уже давно ходишь на дни рожденияодна?

— Рома, чего ты хочешь?

— Уже ничего. Я ухожу.

— Куда? — В моем голосе не было испуга. Скорееиздевка.

— Сначала в гостиницу. А там посмотрим.

— У тебя появились лишние деньги? На гостиницу?

— Попроси Тамару собрать мои вещи. Я пришлю за нимиводителя.

— Убирайся! Пожалуйста! И сам проси Тамару о чемхочешь! Я не собираюсь опускаться до такого позора!