— Мы загадали: «Если стюардесса будет симпатичная ивозьмет его за руку, значит, все будет нормально».

Я улыбнулась. Рома, конечно, молодец. Стюардесса по правиламсопровождения малолетних детей должна будет взять его за руку.

— Ром, а если она будет несимпатичная?

Зазвонил мой мобильный. Номер Машки. Мы разговаривали с нейчас назад. Она хотела попросить у меня денег. Просить у меня денег все равночто у нищего — бриллиантов. Моя карта была на стопе. Интересно, Рома об этомзнает?

По крайней мере молчит. Я сама просить не буду. Пока.

Я не ответила. В ответ на Ромин вопросительный взглядпояснила:

— Машка.

Он кивнул.

— Так как быть, если она окажется уродкой? —переспросила я.

— Ну, ты понимаешь… Придется немного испортить вкусребенку и сказать, что она симпатичная. Надо же чем-то жертвовать.

— Ага. А через пятнадцать лет он приведет намдолговязую жердь с лошадиной улыбкой. И будет ждать твоего одобрения.

— Не волнуйся. Мы найдем общий язык.

Говорить вроде как больше было не о чем, и я вышла.

От Машки пришло SMS. «У тебя есть кокос?»

Я разозлилась. Совсем она, наверное, с ума сошла. Слатьтакие SMS открытым текстом? А если бы у меня дома кто-нибудь прочитал — Артем?Или Рома?

Видимо, Машка где-то здорово гуляет.

Я не ответила. И отключила телефон. А то еще ночью начнетназванивать. А Рома подумает, что у меня роман. И какой-нибудь придурок неможет заснуть, пока не услышит мой голос.

Я ворочалась в постели и боролась с желанием пойти к Роме вгости.

«Нет, не пойду. Решит, что я испугалась, что он меня бросит.Хотя он уже меня бросил. Вот пусть первый и приходит».

* * *

— Красотка! — восхищенно протянул Рома, глядя навеснушчатую стюардессу, ожидающую нас на стойке регистрации. Она, словноуслышав, повернула в нашу сторону свои выпученные из-за сильных линз глаза.

— Да, симпатичная, — подтвердила я оптимистично.

Ромин водитель отвез меня домой.

Мамочка, прости меня, пожалуйста.

И ты, Леночка тоже.

Я вас очень люблю.

Не думайте обо мне.

Психолог с шанелевской сумкой забраковала четверых. Жирнонаписала в заключении: «Профессионально непригодна». И аргументировала на трехстраницах.

Крези была «психологически нестабильна»; от нее ожидали«неадекватных реакций в нештатных ситуациях»; личность ее «не была окончательносформирована». И к сожалению, у нее был недостаточный уровень интеллекта.

Оля не подходила потому, что была «необучаема» и«вспыльчива», а также «не связывала с профессией свое будущее». Но самойопасной чертой ее характера оказалась «мстительность».

Клетка была «слишком романтична» и «слишком стремилась кподвигам». К тому же психолог предлагала нам не рассматривать кандидатурымоложе 25 лет.

Ей не понравилась Модель. «Не исключены личные отношения склиентами». И вообще она «личное ставит намного выше общественного».

Подругу Модели тоже забраковали. Слишком «не развитафизически». Часто болеет. Очень мнительна.

Я сидела в обшарпанном кабинете психолога и согласно кивала.

— Вообще я бы ни про одну из них не сказала«профессионально пригодна».

— А может, вам стоит встретиться с ними еще раз послеобучения?

— Да, это было бы интересно.

Зазвонил телефон. Анжела.

— Не вешай трубку, одну секунду.

Я сгребла в охапку личные дела, благодарно кивнула, оставила$300 и вышла.

— Да, Анжела, извини, у меня была встреча.

Анжела говорила как будто с зажатым носом.

— Не слышу, Анжел! Сейчас я выйду.

Я толкнула дверь на улицу.

— Машка умерла.

— Что? — Мне показалось, я ослышалась.

— Машка.

Первая мысль: «Она мне вчера звонила. Не может быть».

— Она мне вчера звонила.

— Мне тоже. Правда, я трубку не взяла.Представляешь? — Анжела тоненько всхлипнула и неожиданно разрыдалась.

«И я не взяла», — подумала я.

Мне казалось, что мы говорим о чем-то постороннем. О чем-то,что можно исправить. Как будто бы, например, мы не пригласили Машку в ресторан,и теперь надо срочно ей звонить. Или не сказали, что в Третьяковский завезлиновую коллекцию.

— Она умерла… — всхлипывала Анжела, —представляешь?

Перед глазами стояло лицо Машки. Смеющееся…

— Приезжай ко мне, пожалуйста, — простоналаАнжела.

Я кивнула и отключила телефон.

Куда-то хотелось бежать, что-то делать.

Вдруг стало пронзительно жалко Машку. Она умерла.

Я села в машину и заплакала.

Это были грустные слезы. Не отчаянные, не истеричные. Аочень грустные.

И все время ее лицо перед глазами.

Почему она умерла?

Я набрала номер Анжелы.

— А почему она умерла? — У меня было ощущение, чтоАнжела сейчас скажет что-то такое, что я засмеюсь и скажу: «Дурочка, это же несмерть. Просто заболела немного. Но — выздоровеет». Я почти успела улыбнуться.

— Передоз. Наверное, героин. Я тебе говорила. Еедомработница утром нашла. Вызвала «скорую». Она письмо оставила. Прощальное.Видимо, чувствовала, что ей плохо. А может, специально…

Мы плакали в одну трубку с двух сторон.

Все краски вокруг меня почему-то стали ярче.

Листья — зеленее, небо в лобовом стекле — голубее, вывеска«ЛЮСТРЫ» передо мной — кричащего красного цвета.

Хотелось оказаться рядом с Машкой, обнять ее и успокоить, Япопыталась представить ее в морге. Окоченевшей. Не получилось.

Посиневшей.

Стало страшно.

— Анжела, я к тебе сейчас приеду.

Я задержала взгляд на нелепой красной шляпке пожилойженщины, переходившей дорогу.

Люди шли, курили, выбирали себе безвкусные шляпки — делаливсе то же самое, что и до того, как Машка умерла.

С ее смертью ничего не изменилось. И даже я не изменилась.

* * *

Ее хоронили через три дня.