Мем как кристаллизация отдельной вертикали потока реальности, фиксация микрособытия, не только осознает свою временность, но и активно репрезентует ее, размывая сам фундамент под идеей evergreen-опуса.

Мем предстает площадной травестией искусства, в очередной раз смещая границы массового и элитарного: «благородное искусство – своего рода повторение специализированных акробатических подвигов индустриализованного мира. Массовое же искусство – это клоун, напоминающий нам о всей полноте жизни и обо всех способностях, упущенных нами в нашей повседневной рутине»[207].

Новое массовое искусство эпохи метамодерна цитирует много, но мгновенно превращает цитируемое в мемы. Мем же имеет принципиально другую природу, чем процитированный постмодернистом текст.

Источник мема известен всем или почти всем, источник постмодернистской цитаты – иногда многим, но чаще интеллектуалам. Мем превращает цитируемое в смысловой экстракт, иероглиф, и уже этим отстраняет цитируемый объект от самого себя; постмодернистская цитата – наоборот, держится на существовании цитируемого объекта и соотносит себя с ним. Мем пересоздает реальность, постмодернистская цитата только относит к чему-либо.

Постмодернистская цитата работает на ограниченном пространстве собственного медиа: вербальный текст цитирует вербальный текст, визуальные искусства – визуальные искусства и так далее. Мем чаще всего либо спрессовывает объект цитирования, отнимая у него одно измерение (событие спрессовывается до видео, видео – до гифки, гифка – до наклейки), либо со сменой медиа (событие становится картинкой, речь – coub'ом с подложенным на нее видеоконтентом).

В Удовольствии от текста (1973) Барт «признается» в своем желании фигуры автора: «В качестве социального лица автор давно мертв: он более не существует ни как гражданская, ни как эмоциональная, ни как биографическая личность; будучи лишена былых привилегий, эта личность лишена отныне и той огромной отцовской власти над произведением, которую приписывали ей историки литературы, преподаватели, расхожее мнение, – власти создавать и постоянно обновлять само повествование; и тем не менее в известном смысле я продолжаю желать автора текста: мне необходим его лик (но не его изображение и не его проекция) совершенно так же, как ему необходим мой»[208]. Это бартовское желание было реализовано с одной стороны, в обществе художников, с другой – в человеке-меме.

Смерть автора привела к рождению бесчисленных авторов – уже даже не скрипторов, потому что скриптор по Барту – это новое определение писателя. С другой стороны, и самим писателям, чтобы сохранить актуальность, приходится превращаться в мемы, и сегодня актуальный тип книги – это книга, написанная известным человеком (блогером, политиком, спортсменом, пусть даже и писателем – но достигшим медийного успеха, а значитпревращенного в бренд).

Новый эстетический императив любого художника сегодня – стать мемом.

copy/paste

Copy/paste (копировать/вставить) как один из самых распространенных приемов при наборе текста рождает особую репетитивную – то есть основанную на повторении – интернетную эстетику.

Ее воплощает огромное количество «статичных» по своему контенту сообществ в соцсетях, сообществ массовых, которые являются воплощением нового массового юмора, новой массовой культуры, нового массового мышления. Например, это группа ВКонтакте Камень в лесу[209] (74k подписчиков): каждый день в нем появляется пост – «сегодня в лесу ничего не произошло», «сегодня в лесу ничего не произошло», «сегодня в лесу ничего не произошло», «сегодня в лесу ничего не произошло». Или аналогичная ей Тесла каждый день (21k подписчиков), где ежедневно появляется одна и та же фотография Николы Теслы[210]. Помимо абсолютно «репетитивных» по своему содержанию пабликов, популярность приобретают паблики с единообразным контентом, ежедневно поставляющие почти то же самое: таков «храм» русского метамодерна – паблик русская пустота[211] (109k подписчиков), где появляются однотипные фотографии русских просторов.

Copy/paste лежит в самом основании компьютерной технологии. Историк компьютерных медиа Лев Манович отмечает: «практика создания медийных объектов из уже существующих элементов существовала и во время расцвета старых медиа. Однако технологии новых медиа сделали этот процесс стандартным и доступным набором легко осуществляемых действий. Те практики, которые раньше требовали использования клея и ножниц, сейчас сведены к командам „вырезать“ и „вставить“. Буквально „зашив“ операции выбора и комбинирования данных в структуры интерфейсов софта, новые медиа легитимировали их как норму обращения с информацией. В результате извлечение элементов из баз данных считается обычным делом, а вот стремление создать что бы то ни было с нуля выглядит почти исключением. Интернет, будучи гигантской библиотекой графики, фотографий, видео, аудио, шаблонов верстки, программных кодов и текстов, идеально воплощает и даже материализует эту логику»[212].

Эта логика – логика повторения/копирования/клонирования элементов – порождает целые жанры. Сoub – короткое зацикленное видео, которое может легко сделать любой пользователь, своеобразный видео-аналог музыкального минимализма – может служить примером всепоглощающей copy/paste-эстетики.

облачное хранение

Переход от постмодерна к метамодерну осуществлялся, в том числе, за счет эволюции физических носителей. Сегодня мы наблюдаем тотальное избавление от проводов, громоздких конструкций и массивных гаджетов. Банковские карты, почти полностью заменившие шуршание бумажек – и те теряют свое материальное измерение, переходя в онлайн. Кнопочную систему заменяет поверхность экрана, на место нажатия приходит касание.

Уже появление смартфонов как своеобразного расширения человека, продолжения его органов (внешне – руки, внутренне – мышления, «души») – рождает новую реальность: теперь она выпадает за пределы физического бытия в область гаджетов. Задолго до настоящего момента Бодрийяр описал это явление как прецессию симулякров: «отныне карта предшествует территории»[213]: «Реальное производится на основе миниатюрнейших ячеек матриц и запоминающих устройств, моделей управления и может быть воспроизведено неограниченное количество раз. ‹…› Фактически это уже больше не реальное, поскольку его больше не обволакивает никакое воображаемое. Это гиперреальное, синтетический продукт излучения комбинаторных моделей в безвоздушном гиперпространстве»[214].

Сегодня больше данных хранится в «облаках», материальное заменяется имматериальным, мы наблюдаем буквальную победу «духа» над «материей» – пусть и основанную на материальных, научных, технических открытиях. Нематериальное берет верх над материальным: парижская выставка Жана-Франсуа Лиотара в 1985 называлась Les immateriaux (Нематериальные).

Маклюэн отмечает: «Если вся прежняя технология (за исключением, разве что, речи) расширяла какую-то часть наших тел, то электричество, можно сказать, вынесло наружу саму центральную нервную систему, включая мозг»[215], сегодня мы «…можем переводить все большую и большую часть самих себя в иные формы выражения, превосходящие нас самих»[216]. Постоянно перенося самих себя в маллармеанскую Книгу тотального Интернета, мы создаем метатекст, превосходящий своим масштабом все, что создавалось когда-либо ранее – да еще и растущий, как расширяющаяся Вселенная.

В эпоху после смерти Бога именно Интернет заменяет нам божественное Слово: лента новостей соцсети читается чаще, чем Библия во времена господства Церкви, да и к тому же объединяет представителей всех конфессий. Новая духовность: материальные ценности чисто физически превращаются в нематериальные,