они присланы были к Порте с одними только «комплиментами», то и тогда им бы следовало быть при отпуске на приеме у султана; а тем более если они присланы не с одними «комплиментами», а с великим делом, которое здесь и совершилось. Будут ли они приняты султаном, это вопрос чести также и для них, турецких министров, которые вели с ними переговоры на 23 конференциях, таких конференций, «как Турское государство началось», никогда еще здесь в Константинополе не бывало! «И какою они, посланники, честью будут почтены, такова и их, думных людей, будет честь». Они, посланники, если не получат аудиенции у султана, подвергнутся в Москве гневу и опале. В Московском государстве посольская канцелярия очень смотрит, был ли посланный к иностранному государю у того государя «на приезде и на отпуске», и их, посланников, тотчас же по возвращении спросят об этом. Там выпишут из книг, что прежний посол Прокофий Возницын на отпуске у султана был. Правда, он имел звание посла, но был даже не в думном, а в простом дьячем чине, как теперь Иван Чередеев. Выдвигая и неоднократно повторяя все эти доводы, посланники сделали также решительное заявление, что, не побывав у султана на аудиенции, они из Константинополя не поедут[1224].

Маврокордато в начале этих переговоров был довольно упорен, ссылаясь на древний обычай и на специальное постановление дивана, говорил, что правление турецкое — императорское самовластное, древних обычаев не отменяет, припоминая прецеденты. Что он не прибегал к вымыслу, а говорил правду, в этом удостоверил посланников патриарх Досифей, подтвердивший при свидании с ними 15 июля, что у султана «посланники никоторых государей, кроме послов, не бывают». В ответ же на заявление посланников, что они из Константинополя не поедут, объявил, что уже состоялся указ, чтобы их отправить отсюда в течение 10 дней[1225].

Посланники возражали против указания на обычай, говорили, что султану никто для подобного и полезного обоим государствам дела отступить от обычая запретить не может, и приводили сентенцию, что «на милость и на немилость образца не бывает». По меньшей мере они просили хотя бы приватной аудиенции: «А видеть бы лице его, государское, хотя где приватно в шатрах или в саду при обычной оссистенции без церемоний… а добро бы где хотя за морскою проливою». С какой свитой им на аудиенцию явиться, и будет ли султан приказывать с ними что-нибудь к государю или нет, это в его воле.

Под необыкновенно энергичным напором посланников Маврокордато стал уступать и, хотя и возражал, что такие приватные аудиенции совсем при турецком дворе не в обычае, однако обещал доложить визирю. Кончилось тем, что энергия и настойчивость посланников одержали верх над рутиной турецкого двора и они добились своего. 13 июля Маврокордато дал знать, что есть надежда на личный прием: «И чтоб они, посланники, в желании своем о бытии у салтанова величества на отпуске не сумневались и не печалились и были в том надежны»[1226]. Действительно, аудиенция посланникам у султана была назначена на 24 июля в загородном летнем дворце султана на Черноморском берегу.

Посланники в сопровождении свиты из 17 человек и турецких чинов под охраной янычар выехали на лошадях около полудня из Песочных ворот. Добравшись до морской пристани, пересели в поданные им каюки, в которых плыли морем «около города и большого салтанского двора». Подъехав к воротам летнего дворца, из каюков вышли. «И у ворот стояли с посохами серебряными чауш-баша да кегая капычейской, а при них Александр Маврокордат и сын его Николай и кегая чаушской эминь-ага и спрашивали посланников о здравии, а посланники взаимно спрашивали их о здравии. И дожидались у ворот на правой стороне в сарае, устланном полстми по обыкновению их с подушками до тех мест, покаместа все люди ис каюков вышли на берег. А как вышли, и на посланников, и на 17 человек дворян, и на переводчиков, и на подьячих надели кафтаны и велели за посланники итить двором салтанским 3 человеком, а дворяном, да переводчику, и толмачу, и прочим всем велели остаться у ворот. И напереди посланников салтанским двором шли чауш-баша и кегая, а Александр Маврокордат и сын его Николай шли с посланники по левую руку. И на дворе салтанском на правой стороне стояло его, салтанских, 17 лошадей простых в богатом наряде, седла и чепраки были обнизные жемчугом с каменьми. Также муштуки и паперсти были с каменьи ж. Да на тех же лошадях сверх седел привязаны были щиты изрядные с каменьем ж и з жемчугом. А по левую сторону от моря под деревьями стояли и ездили на нарядных же конях, только не в таком наряде, которые были на правой стороне, 12 человек изрядных молодцов. А были те лошади для того, вменяя то, что будто он, салтан, был в том сарае за городом в походе, а не в большом своем настоящем дворе.

А как посланники пришли к крыльцу, и около того крыльца и в сенях и в палате, где сидел салтан, стояли капычи-баши и дворовые ево, салтанские, многие люди. И, взяв посланников, и дворян, и переводчика, и толмача, и капычи-баши под руки честно, повели перед салтана.

А как посланники в палату вошли, и салтаново величество сидел на рундуке на скамье на широкой, обитой материею золотною, низоною жемчугом с каменьи меж подушками. А перед ним на обе стороны на том же рундуке стояли только два человека: с правую сторону бастанджи-баша или дворецкой, а с левую сторону кизлар-агасы, которому приказаны все его, салтановы, жены и наложницы. А ниже того рундука, на котором салтан на скамье сидел, в той же палате с приходу от дверей, в которые посланники вошли, и по правую и по левую руку стояли многие лики чиновных людей и капычи-башей и чаушей с великим подобострастием и тихостию, что никто из них никакого слова междо собою не промолвил и к уху не пошептал и не кашленыл и не плюнул.

А великого везиря, и янчар-агасы, и рейз-эфенди, и тефтердаря в то время при салтане не было.

А рундук тот, на котором салтан сидел, шириною будет от стены с полторы или з две сажени. А при всходе на него три ступени не само высокие, а к стене сидел салтан не близко, будет от стены с сажень. И за ним от стены во всю стену не было ни единого человека. А на стене на той к морю 5 окошек больших. А