героя назвали шарлатаном, в «Песне о вещей Кассандре» — ведьмой, а в «Притче» — «стервой <…> и похуже, чем стервой». Всё это было сделано властью публично — для толпы, от лица которой, кстати, в балладе дается целая строфа: «Да мы бы забросали каменьями Ньютона, / Мы б за такое дело измазали в смоле! / Но случай не дозволил плевать на Кокильона — / Однажды в адской смеси заквасилось желе», — в чем без труда просматриваются параллели с «Притчей о Правде»: «Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась. <.. > Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу, / Вымазал чистую Правду, а так — ничего. / Правда смеялась, когда в нее камни бросали…» («забросали каменьями» = «камни бросали»; «плевать» = «сплюнула»; «измазали в смоле» = «черную сажу… вымазал»). И в обоих случаях автор говорит о себе в третьем лице.[1365] [1366]

Вообще в произведениях Высоцкого толпа всегда действует по приказу власти и в любой момент готова «измазать» неугодных людей. Более того, толпа еще и обогащает власть, хотя сама этого не осознает: «Мошны бездонные, / Стомиллионные / Вы наполняете — вы, толпы стадионные!» («Баллада о маленьком человеке», 1973).

Остановимся еще на одном мотиве в «Притче»: олая Правда божилась, клялась и рыдала» /5; 155/, «Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью, / Из-за своей наготы избегая людей» (АР-8-164), «Голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162). Встречается он и в других произведениях, где поэт говорит о себе и людях, близких по духу: «.Лежу, я голый, как сокол» /5; 78/, «Я из дела ушел, из такого хорошего дела! / Ничего не унес — отвалился в чем мать родила» /4; 41/, «Ну а прочие — в чем мать родила — / Не на отдых, а опять — на дела» /2; 291/, «Не дури, когда не принимают / Наготу твою и немоту!» /2; 533/, «Кольчугу унесли — я беззащитен / И оголен для дротиков и стрел» (АР-14-192), «Хоть всё пропой, протарабань я, / Хоть всем хоть голым покажись…» /5; 231/, «…словно голенький, / Вспоминаю и мать, и отца» /3; 481/, «Будто голым скакал, будто песни орал» /2; 27/, «Какие песни пели мы в ауле! / Как прыгали по скалам нагишом! /5; 157/.

Образ Голой Правды напоминает также песню А. Галича «Русские плачи» (1974): «Ах, Расея, Россия — / Все пророки босые» — и песню самого Высоцкого «О поэтах и кликушах» (1971): «Поэты ходят пятками по лезвию ножа / И режут в кровь свои босые души». Кроме того, Правда в «Притче о Правде» оказалась в таком же положении, что и Мария в песне Галича «Аве Мария» (1968): «Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью» = «А Мадонна шла по Иудее»; «Ноги изрезала…» = «Ах, как ныли ноги у Мадонны».

В целом же образность «Притчи» восходит к стихотворению М. Лермонтова «Пророк» (1841): «Провозглашать я стал любви / И правды чистые ученья» = «Чистая Правда в красивых одеждах ходила»н73; «В меня все ближние мои / Бросали бешено каменья» = «Правда смеялась, когда в нее камни бросали»; «Из городов бежал я нищий» = «Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью»; «Глупец, хотел уверить нас, / Что бог гласит его устами!» = «Дескать, какая-то мразь называется Правдой…»; «Смотрите, как он наг и беден» = «Ну а сама пропилась, проспалась догола» (кстати, в черновиках «Притчи» также реализован эпитет наг: «…Из-за своей наготы избегая людей» /5; 490/; а строка «Смотрите, как он наг и беден» напоминает «Песню Алисы про цифры», где толпа столь же негативно отзывается о главной героине: «Посмотрите — вон идет / Голова, два уха!»).

Как видим, и Лермонтов, и Высоцкий одинаково описывают свое положение гонимого поэта, только в «Притче о Правде» подтекст является более скрытым, поскольку автор говорит о себе в третьем лице, да еще и выступает в женском образе. Кроме того, если у Высоцкого «Правда колола глаза, и намаялись с ней» /5; 490/, то и лирический герой Лермонтова мечтал: «О, как мне хочется смутить веселость их / И дерзко бросить им в глаза железный стих, / Облитый горечью и злостью!..» («Как часто, пестрою толпою окружен…», 1840)[1367] [1368]. Причем последнее стихотворение содержит общие мотивы и с «Масками» (1970), у которых имеется вариант названия: «Лермонтов на маскараде»1175. И здесь также упоминается «пестрая толпа»: «При шуме музыки и пляски» = «Меня хватают, вовлекают в пляску»; «Мелькают образы бездушные людей» = «Их равнодушно-серенькие лица» /2; 547/; «Приличьем стянутые маски» = «Все в масках, в париках — все, как один»; «Наружно погружась в их блеск и суету…» = «Я в хоровод вступаю, хохоча, / Но все-таки мне неспокойно с ними».

Добавим еще, что начальные строки «Пророка»: «В очах людей читаю я / Страницы злобы и порока», — найдут отражение в «Песне Геращенко» (1968): «Я вижу лишь характерные роли: / Тот — негодяй, тот — жулик, тот — вампир», — а еще позднее в тех же «Масках»: «Сосед мой слева — грустный арлекин, / Другой палач, а каждый третий — дурень».

***

Продолжая анализ пророческой темы в поэзии Высоцкого, сопоставим «Притчу о Правде», в которой автор выступает в образе Правды, со стихотворением «Ах, откуда у меня грубые замашки?!» (1976), где он называет себя «рабом божьим»: «Меня мама родила в сахарной рубашке, / Подпоясала меня красным ремешком» = «Нежная Правда в красивых одеждах ходила»; «Годен в смысле чистоты и образованья» = «Чистая Правда божилась, клялась и рыдала».

В стихотворении в адрес лирического героя раздаются «вранье да хаянье», а в песне Правду «обзывали дурными словами».

В первом случае лирического героя казнят, а во втором героиню подвергают репрессиям, и делают это те, для кого они старались: «Вы же слушали меня, затаив дыхание, / И теперь ханыжите — только я не дам» = «Принарядившись для сирых, блаженных, калек. <.. > Двое блаженных калек протокол составляли…».

В стихотворении лирического героя («раба божьего») казнили: «Отрубили голову…». И такая же участь постигла волхвов (то есть тех же пророков) в «Песне о вещем Олеге» (1967): «Ну, в общем, они не сносили голов — / Шутить не могите с князьями!». Поэтому в песне «Штормит весь вечер, и пока…» лирический герой скажет: «.. И тоже голову сломаю».

Совпадает даже обращение князя Олега к волхвам — с судебным вердиктом, вынесенным Правде: «Вы перепились, — так возьми, похмелись»