камнями. Первый залп был всего пару секунд, и вот уже вертолёты Ми-24, те самые «крокодилы» пошли на второй заход. Теперь стали обрабатывать подходы к крепости из пушек.

— 817, мы в крепости. У нас раненый лётчик и ценный груз, — продолжал работать в эфире радист. — Понял, зависните.

Как и прикрывавшие меня истребители, снаряды вертолётов не оставляли шансов духам. Зато у нас появилась возможность улететь отсюда. Разметая в стороны пыль, к склону приближалась винтокрылая машина Ми-8.

Не представляю, куда он тут будет садиться. Склон под крутым углом, вокруг нас валуны и разрушенная стена крепости, а посадка рядом с речкой совсем небезопасна.

— Что он творит? — крикнул командир группы, пригибаясь от воздушного потока, отбрасываемого вертолётом.

Духи очнулись и принялись снова стрелять, но это совершенно не останавливало вертолётчиков. Они продолжали методично расстреливать противника, прикрывая нас и транспортную машину.

Ещё немного, и Ми-8 окажется в непосредственной близости от нас. Медленно, сантиметр за сантиметром лётчик подводит свою машину к нам. Пыль, поднятая винтами, забивает глаза, уши, и скрипит на зубах. Передняя стойка шасси всё ближе и в один момент касается колесом каменных развалин. Вертолёт зависает над склоном.

Дверь грузовой кабины уже открыта. Борттехник спрыгивает на землю и начинает меня заталкивать в вертолёт. Представляю, какую сейчас работу выполняет командир экипажа. Зависнуть в таком положении, практически неподвижно, да ещё и при огневом воздействии духов — это ли не мастерство и отвага, пожалуй, самых отчаянных лётчиков в мире.

Откатываюсь ближе к топливному баку и понимаю, что у меня почти получилось снова обмануть смерть. Погрузка заканчивается в течение минуты, и вертолёт взмывает вверх.

В кабине сильно трясёт, шум оглушает, но мы идём домой. Спецназовцы начинают доставать фляжки, чтобы промочить горло. Сейчас бы я не отказался и чего покрепче принять.

Передо мной появляется борттехник и протягивает фляжку с кусочком чёрного хлеба. Будто услышав мои мысли.

— С днём рождения! Прими, полегчает, — кричит он мне на ухо.

Пыль с меня осыпается на пол кабины, которая и так вся в песке. Отказаться от пары глотков авиационного спирта в такой момент очень сложно. Левая рука сильно дрожит, а в местах ранений появилась боль. Голова начала кружиться.

— Потерпи. Немного до Баграма осталось, — говорит бортач, поддерживая мои дрожащие руки, когда я делаю несколько глотков из фляги.

Горло сильно обожгло. Сейчас бы водички, но мне суют хлеб, чтобы я закусил. Отказываться не стал, да и есть, сильно хотелось.

За время полёта успел уснуть, но боль в руке и ноге не дали нормально отдохнуть. Спецназовец-медик проверяет мои повязки.

— Несерьёзные раны. Летать точно будешь, — громко сказал он мне на ухо. — Тебе как удалось так долго держаться? — спросил он.

— А что тебя удивляет?

— Не паниковал, грамотно стрелял, экономично я бы сказал, — заметил боец. — Позицию выбрал правильную.

— Учили нас этому, — улыбнулся я, поднимаясь на скамью.

После посадки в Баграме, в вертолёт тут же забежали врачи, принявшись мерить у меня давление и осматривать. Сразу пошли предположения о тяжести ранений, но всё это быстро прекратил командир экипажа. И был он не простым человеком.

— Ты как, сынок? — спросил у меня Виталий Егорович Павлов, выйдя из кабины лётчиков.

— Живой.

Сам Павлов летал на эвакуацию. Похоже, что не нашлось больше свободных экипажей.

— Это главное. Пошли, — подхватил он меня под левую руку и помог спуститься по лесенке вниз.

На бетоне Баграма стоять гораздо лучше. Главное, что я это могу делать без посторонней помощи. Значит, не такие уж и тяжёлые ранения получил.

Вокруг собралась толпа техников и лётчиков. Все поздравляют, обнимают и пытаются похвалить. Томин отряхивает меня и спрашивает о здоровье. Валера отгоняет всех подальше, чтобы никто сильно не прижимал меня к себе. Всё же, я катапультировался, а значит, пройдёт несколько часов и у меня заболит спина, шея и ещё какие-то кости.

Вот и подъехал УАЗ «таблетка», чтобы доставить меня в медсанбат. Увидев эту машину, была надежда, что в ней будет Оля. Сейчас она выпрыгнет из машины, бросится ко мне, и мы с ней обнимемся при всех. Однако, канонической киношной сцены не суждено быть. На УАЗе приехал комбат медиков майор Говоров Пётр Михайлович. Ноги даже слегка подкосились, что надежды на приятную встречу не оправдались.

— Давление в норме. Выглядишь тоже неплохо, — сказал Говоров, осматривая меня в машине, предварительно уложив на носилки. — Дай перевязку посмотрю.

— Смотрите, — равнодушно сказал я, уставившись в потолок машины.

— Не слышу оптимизма в твоём голосе, — произнёс Говоров, нагнувшись ниже ко мне. — Другого врача ждал?

— В корень зрите, доктор.

— Не сердись. Оля не знает, — сказал майор. — Неизвестно, как бы ещё она отреагировала на это.

Усталость была неимоверной, раны в руке и ноге продолжали ныть, постепенно отключая меня от реальности. Ещё и укол какой-то сделала мне медсестра. Пока УАЗ ехал по дороге в медсанбат, я уснул.

Очнулся я уже на мягкой кровати с перевязанной рукой и ногой. Сильно болела спина и шея. Перегрузка при катапультировании своё дело сделала. Повернув голову направо, я обнаружил рядом небольшой ряд лежачих больных.

Зрелище не из приятных. Никто из этих ребят, так как я, не был резв. Кто-то перевязан полностью бинтами, что видно только глаза. Кто-то лежит без нижних конечностей, постанывая от боли. В комнате витает запах медикаментов и… женских духов.

— Очнулись, Сергей? — подошла ко мне полненькая медсестра с деревянным подносом для лекарств.

— Начинаю возвращаться в реальный мир, — произнёс я и приложив правую руку ко лбу.

Ого! А рукой у меня получается шевелить! Я попробовал сомкнуть и разомкнуть ладонь — дискомфорта и напряжения нет.

Хотел попытаться сесть. Но вовремя заметил рядом с собой спящую девушку с белокурыми волосами. Она тихо спала, положив голову на кровать.

— Она сегодня сменилась с дежурства и пришла вас проведать. Ночка была тяжёлая.

Понимающе кивнул.

Мой взгляд упал на перебинтованное бедро правой ноги. В колене согнуть эту конечность полностью не вышло, но тому виной скорее бинты, чем ранение.

— Что у меня с ранами? — спросил я у медсестры, которая расставляла на каждом столике таблетки в пластиковых формочках.

— Сергей, у вас всё хорошо. Пётр Васильевич сказал, что вы — случай уникальный. Оба ранения по касательной! — шёпотом воскликнула она. — На вашу лётную карьеру не повлияет.

— Это хорошо. Много раненых привезли? — спросил я, но медсестра ничего не ответила.

Радость на лице пышечки сменилась грустью. Из её рассказа я понял, что духи сожгли вчера несколько колонн со снабжением, которые выдвинулись в сторону Хоста.

— Ни одна не доехала… — сказала медсестра и расплакалась.

От её плача проснулась Ольга. Подняв голову, она посмотрела на меня и долго не сводила глаз. Сейчас бы