— Вот здесь, — но едва я подняла руку, перехватил мои пальцы. — Он не съемный, лекарь вживил его в мягкие ткани.

— Я хочу его снять и увидеть свое лицо.

Отстранив Анхарда я вывернула зеркало боком, но, конечно, ничего толком не увидела, только смуглую личину. Анхард резко поднялся, в его лице читалось упрямство и та самая жестокость, испугавшая меня в первые часы пребывания в Ленхарде. Он с такой силой треснул кулаком по столу, что из чашки с лекарством выплеснулась подозрительного вида зеленая жидкость.

— Тебе похоже нравилось светить красивым личиком и соблазнять солдат в крепости, а? — прошипел он. — Плаваешь мимо них, будто лебедь белая, и глазками моргаешь, как все вы бабы умеете, а те и рады.

Надо же, а мне казалось Пепельный в упор не видел, что около меня завелась компания, или видел, но не придавал значения. Хотя она завелась не столько у меня, сколько у моей улитки.

— Им понравилась моя заколка, — напомнила я очевидный факт, но, к моему удивлению, Анхард разозлился еще больше, а Иза тихо прыснула в кулак.

Пепельный вдруг резко успокоился, наклонился ко мне и и без улыбки сказал:

— Мудреная ты баба, Эль… Только не думай, что я один из этих мальчиков, так что не пережимай, лады?

Он так быстро наклонился ко мне, что я не успела отодвинуться, уставился в глаза своим привычным давящим взглядом. А после оттолкнулся — аж кровать врезалась в стену от его толчка — и вышел.

И что это было?

Это у меня должна быть истерика после того, как мне сменили внешность на это… крестьянское обличье. Я перевела недоумевающий взгляд на Изу, словно та могла мне объяснить произошедшее, и та, пожав плечами, объяснила:

— Мужчины, когда влюблены, такую дичь творят, вейра, а командор и вовсе не привык, чтобы ему отказывали.

Вот как можно отказать человеку, который мне ничего не предлагал, кроме должности адъютанта? К тому же на должность я согласилась.

— Вы редкая красавица, — грустно сказала Иза. — Вам простительно не замечать внимания мужчин. Мне так стыдно, что я немножко завидую. Совсем капельку, но…

Меня буквально вихрем снесло с постели. Прежде чем я успела вспомнить о манерах и воспитании, я уже обнимала Изу за плечи.

— Прости! Прости, что говорю не думая, но кто бы стал со мной кокетничать — в Ленхарде, в коротком перерыве между боями, в столовой, где правит армия мух!

Иза быстро, украдкой промокнула слезы передником и тут же снова всхлипнула. Спустя минуту она уже вовсю ревела у меня на груди.

«Жестокосердная девчонка, довела подругу до соплей, — буркнула улитка. — Учти, если она завтра тебя тюкнет по голове вазочкой в отместку, мы умрем. Ты же необученная, да еще и дура».

Несмотря на то, что я пару минут назад думала о себе точно также, слова улитки меня искренне возмутили:

«А кто сказал, чтобы я не отдавала тебя солдатам? Я действительно думала, что они хотят тебя забрать. Какому нормальному человеку придет в голову, что с ним так флиртуют?»

«Я — это ты, Эль, ты всегда забываешь…»

Сил спорить и что-то уточнять не было, я все еще чувствовала горечь утраты, боль и огромную, страшную пустоту. У меня забрали все. До этой секунды, как бы я не жаловалась, в моих активах еще оставалась красота, а теперь я мало чем отличалась от Изы. Некрасивая, без магии, без рода, преданная любимым человеком, пережившая утрату родителей. Только она жила так на тридцать два года дольше. Неужели и я… тоже буду так жить — изо дня в день, подавляя гнев, страх, одиночество. Тридцать лет подряд.

Сердце сжалось.

— Как ты жила, Иза? — спросила я тихо.

Та совершенно деревенским жестом махнула рукой, но выпрямилась на стуле, вытерла лицо от слез.

— Нормально жила, пока родители были живы. Они любили меня даже такой, без магии, лекарей искали, а брат вот отказался. Я ведь не виню его, ему-то казалось, вся любовь мне доставалась, покалеченной и никчемной. Он письма мне шлет, каждый квартал одно письмо, но я не читаю, не могу заставить себя открыть, так и жгу их в кухонной печи…

Я вслушивалась в ее тихий голос, и ум рисовал горькую, полную бесплодных надежд жизнь.

Пустая девочка из графского рода, прошедшая полный горечи путь, принимающая тычки и насмешки, но не находящая в этом обиды. Терпение, смирение, труд. Таким был ее девиз.

«Возьми ее за руку, — едва слышно сказала улитка, и я послушно взяла Изу за запястье, где бился темный сгусток. — Смотри внимательно, видишь?»

Я опустила взгляд на темное пятно, заставляя магическое зрение работать на износ, и постепенно пятно обретало очертания маленького черного клубка. Он медленно вращался в магической жиле, закупоривая поток. Поток!

— У тебя есть поток, — пробормотала я, поднося запястье чуть не к носу. — Свежий, чистый поток. Ты не огненный дракон, ты Пустынница, огнем они не дышат, но жар от них стоит такой, что леса в труху высыхают…

«Разматывай», — велела улитка.

— Что вы делаете, вейра?!

От восклицания Изы я отмахнулась, будто от комариного писка, отыскивая кончик черной нити в клубке. Наконец нашла и осторожно потянула за этот кончик. Иза пронзительно вскрикнула.

«Тащи его наружу и гаси».

Нить оказалась острой, словно игла, и проколола тонкую кожу запястья Изы. Та взвыла от боли раненной выпью, выворачивая пальцы из моих рук. Смешная. Разве можно вырвать руку из драконьей хватки? Как игрушечную, я развернула ее руку поудобнее и, поймав нить пальцами, потянула за собой.

Темный клубок бесновался под кожей, выла Иза, капля пота ползла по виску. Я прокусила губу до крови, пальцы у меня дрожали, едва удерживая извивающуюся живую нить. Очень скоро почти весь клубок оказался у меня на ладони.

«Бывает правильная темнота, а бывает неправильная, — прокомментировала улитка. — Эта темнота неправильная, поэтому погаси ее, Эль».

Как можно погасить темноту?

Очень просто. Я вдруг поняла, насколько это легко и сжала руку в кулак, давя беснующийся шарик тьмы. Тот безостановочно бил меня разрядами маленьких молний, но это оказалось не так уж и больно. Если это поможет Изе, я потерплю.

В глазах потемнело, в дверь сначала заколотили, а после та с грохотом ударилась о стену. Затухающим зрением я поймала испуганное лицо Атоля Ранаша и, кажется, Мильта, проскочившего вслед за ним.