побила она моего Менделеева шестью козырями.

– Старая история из жизни. И фильм такой есть. Отец пробует вылечить сына и видит во сне ответ, как предотвратить развитие адренолейкодистрофии у детей. Диагноз, с которым раньше жили десять лет.

– И он увидел все это во сне? Обалдеть, – рассматривала я крапивную нить. – А тебе что снится?

– Детство, – мечтательно ответила Алла, – когда я еще не была такой… умной.

«Тщеславия на девяносто процентов!» – подумала я.

– И несчастной, – добавила Алла, делая вид, что рассматривает узоры, оставленные на стенках чашки изгибами кофе.

Тут же перекрестив чашку, она отставила ее в сторону.

«Кто же ты, Алла?» – мне было одновременно и жалко ее, и до жути любопытно, хотелось узнать о ней больше.

– Я не помню себя до десяти лет. Как стерли, – мельком заглянула я в отставленную ею чашку.

– Иногда не помнить – великое благословение, Кирочка. Все, что посылает Господь, все это дар, а не испытание. Любая тяжесть под силу. Ты идешь вперед и обретаешь истину и мудрость.

Со дна чашки от выпитого капучино на меня отчетливо лупились круг и знак плюс, выходящий за его границы.

– Алла, – посмотрела я на нее, стараясь говорить серьезно, – ты меня помнишь? В детстве?

– Помню, родная. Конечно помню. Я помню столь многое и еще большее мечтаю позабыть. Но не могу.

– Мы дружили?

– Наши родители дружили. А мы играли, когда они собирались вместе.

– День на детской площадке в Солнечногорске. С того дня я все забыла. И еще год болела ладошка.

Она помолчала, а после страдальчески подняла на меня глаза:

– Ладошка? Почему она болела?

– Не помню. Не знаю. Суставы во всех пальцах на правой руке. Еле могла разжимать. Постоянно делала вот так, – вытянула я сжатый кулак.

– У меня есть хорошие мази. Я принесу. Все пройдет, Кирочка, пройдет и это. Слова с кольца Соломона, от которых и радостно, и грустно, – коснулась она своего золотого кольца на мизинце.

– Но ты помнишь? Алла, пожалуйста… это важно. Расскажи, что ты помнишь о том пикнике.

Она поднялась, подошла ко мне и повязала шнурок из нитки крапивы мне на шею. Наклонилась и собиралась что-то прошептать, но тут раздался возглас Макса:

– Ш-а-а-ар!

Алла подняла упавший черный шар, возвращая его на стол.

– Ты проиграл. Эту партию, брат, – уставилась она на него, – ты проиграл.

– Так обыграй меня, сестра. Рискни и обыграй.

– Могу, но пусть лучше Кирочка… поиграет с вами. Мне нужно прочитать молитву. Вскоре родители прибудут. Проводи меня, пожалуйста.

Максим передал мне кий. Рукам стало тепло от нагретого его пальцами древка, а спине холодно от брошенного им взгляда.

Половину партии мы с Костей сыграли молча. Точнее, он играл, а я стояла рядом и думала про Аллу, про крапиву, про сны. Вот бы я могла получить любой ответ. Что узнать в первую очередь? Конечно, про фотографии. Почему мама режет меня зигзагом? Почему я забыла детство? Почему болела рука? Сотни почему…

– Костя, – начала я первой, все это время наблюдая, как он раскладывает шары по лузам, – тут есть недалеко каток?

– В торговом центре.

– Сойдет.

– Фигурное катание?

Я тут же чиркнула мимо шара, качнув только его бок.

Костя наблюдал за мной, корячащейся у стола, как за пятилеткой, которой только что сняли страхующие колесики с велосипеда. Запоминая, как бил по шарам все это время Костя, я пробовала повторить. Расставила крабом пальцы на сукне, представляя, что кий – это огромная палочка для суши. Нужно только в первый раз правильно ухватить, а дальше будет получаться с закрытыми глазами.

– Ты слишком вцепилась в кий. Первый раз играешь?

– А ты типа спец?

– Показать как?

Я кивнула, и он подошел продемонстрировать лайфхаки.

– Кий не оружие, а инструмент. Держи его не сильно, но и не разболтанно, – потряс он меня за плечи.

Костя стоял у меня за спиной. Он легонько надавил между лопаток, наклоняя мое тело ниже к столу.

Второй парень меньше чем за час учил меня второй премудрости – Макс держать нож, а Костя – бильярдный кий.

Мягкий кашемир его серого пуловера коснулся моих обнаженных запястий. На мизинце Кости в свете зеленой лампы подмигивало одиноким бликом золотое кольцо, отправляя на поверхность стола еще один шар, сплющенный, для которого правила игры не писаны.

– Опусти голову и смотри на кий. Это открытый хват, а это закрытый.

Костя показал хват своими пальцами и кием. Его прикосновения, наши позы и близость тел начинали переходить рамки дозволенного общения с чужим женихом. Но, когда Костя расставил своими ногами мои пошире, объясняя что-то про упор и точки равновесия, я не сдержалась и глупо хихикнула, как со Светкой на уроке биологии в пятом классе, когда мы впервые увидели страницу учебника со строением мужского тела.

– Порядок? – уточнил он, поднимая свой вес с моей спины, а мне так захотелось вернуть его обратно.

– Что дальше? – сымитировала я стальной голос непоколебимой женщины.

«Непокобелимой!» – тут же снова прыснула смехом в мыслях.

Пока я пререкалась со своим озабоченным альтер эго, Костя продолжал урок:

– В момент удара держи предплечье вертикально. Спереди рука закрыта, сзади открыта. Следи за опорной точкой. Естественная опора – указательный палец. Он должен твердо стоять на сукне.

– Твердо стоять на сук… Ясно! Давай экстерном. Побыстрее.

– Почувствуй комфорт. Колени не должны быть согнуты сильно. Прицелься, сконцентрируйся. Затем один мощный толчок.

Я рухнула лицом на сукно.

– И бей.

Вторая попытка ударить и хоть во что-нибудь попасть окончилась не менее плачевно, чем урок метания японских ножей на кухне Каземата.

Двинув рукой назад (как Костя и сказал, вообще-то), я попала кием прямо ему в пах. Толчок вперед – и кий взлетел вверх, разбивая зеленые плафоны лампы над игровым столом.

Скрючившись, Костя держался за край бильярда, пока на нас обрушивались горящие золотые искры, прожигая красные маки на сетке моего платья и зеленое сукно стола, пожирая блик золотого кольца Кости.

Ехидно щурился вернувшийся Максим.

Я гасила ударом кеда прожженные черные островки, прикидывая, сколько часов придется втыкать сосиски в булочки хот-догов на подработке, чтобы расплатиться за ущерб.

– Боже, что случилось? Кирочка, ты в порядке?! – ринулась Алла ко мне, а потом и к Косте. – Милый, ты упал? Обо что ты ударился? Чем?

К счастью, в этот момент появились Воронцовы-старшие.

– Детки, что с вами? – оглядывалась по сторонам Владислава Сергеевна. – Вы целы? Алла, дочка, как ты, родная? – прокладывала Воронцова себе путь, раздвигая по сторонам Максима с Костей, словно створки калитки.

– Спасибо, мам. Я тоже в порядке, – закатил глаза