Воронцова осматривала Аллу, уводя как можно дальше от источника опасности с ароматом гари и осколков люстры.

– Позволишь? – протянул Максим руку в сторону моего опаленного кеда.

Сжимая его, я все еще сидела на краю стола. Взяв кед, Макс опустился на колено и, держа его за стоптанную пятку, нацепил мне на ногу.

– Идем, – опустил меня со стола Максим легким движением и поставил на ноги.

Воронцов-старший не стал вникать в происходящее. Он был олигархом, бизнесменом, наверняка очень занятым человеком. Какое ему дело до пожара на бильярде и всех этих детских игр с битыми лампами?

Оправив торчащий на круглом животе жилет изумрудного оттенка с пересекающей его золотой цепью карманных часов, он распахнул крышку брегета и напомнил:

– Ждем наверху. Всех. Через две минуты, – произнес Воронцов-старший спокойно и холодно. – Костя, разберись с беспорядком. Ты один тут достаточно взрослый, – недовольно посмотрел он на сына.

Максим потупил взгляд, не произнося ни слова.

Костя засек на часах время и направился к бару, по пути доставая из портмоне банковскую карту.

Я догнала его:

– Скажешь, какой штраф за стол? Я верну.

Костя уставился на меня. Кажется, он пробовал силой мысли и всеми нитями крапивного волокна послать мне (или послать меня) слова про отъезд.

«Я никуда не уеду!» – ответила ему тем же взглядом, стараясь не прерывать наш зрительный контакт.

Мои серые глаза уставились в его голубые. Я не моргала так долго, что мне стало мерещиться, как кусок татуировки на открытом участке его руки начал двигаться. Как шевелятся серые перья.

Секундомер на часах Кости завизжал птичьей трелью.

– Бежим! – обвил меня рукой вокруг талии Максим, торопя к лестнице на второй этаж ресторана, уволакивая прочь от Кости.

И я побежала.

Сквозь резную калитку «Акации», ступень за ступенью, я неслась в надежде взлететь с дерева, увидеть небо, вот только витые прутья ворот ресторана все больше напоминали дверцы клетки, куда я вбегала в обгоревшем платье, добровольно, с улыбкой на устах, держа за руку в реальности одного парня – доступного и свободного, а в фантазии почему-то совсем другого – таинственного и окольцованного.

Глава 5

Окольцованная окольцованным

В уютном эркере ресторана «Акация» за огромным круглым столом Алла расположилась возле матери. Точнее, Владислава Сергеевна прильнула поближе к дочери, не оставив ни сантиметра между их стульями.

Мне казалось, что еще немного, и Владислава Сергеевна накинет свои жемчужные нити длиной до пупка на шею дочери, превратив их в сбрую, из которой Алла не сможет вырваться. Она и без того превращалась в безжизненную тряпку возле матери, впадая в подобие транса, а теперь еще должна была весь вечер терпеть ее безостановочные прикосновения и шепот в слуховой аппарат.

– Гм, – хмыкнул как бы между делом под нос Сергей Владиславович, на самом деле не сводящий взгляда с супруги, – Влада, как прошел твой день? К вернисажу все готово? Яна пригласила полсотни меценатов. Продажи будут сверх ожидаемого.

– Яна… моя умница, – зашептала Владислава Сергеевна, почти царапая ухо дочери тонкими алыми губами.

Алла зажмурилась, и тут попытку отвлечь мать предпринял Максим.

– Маман, меню, – протянул он ей тяжелую папку в коричневой обложке с золотыми уголками, что лежала перед каждым из нас. – Ты не посоветуешь Кире, что выбрать? Бабагануш или поркетту?

Невесомым прикосновением скатерть ласкала напольную мраморную плитку вокруг нашего стола. Такими же едва ощутимыми прикосновениями Владислава Сергеевна перевернула страницы меню. Свободную руку она оставила поверх ладони дочери, не отпуская ее ни на минуту. Раз двадцать Воронцова уже поправила волосы дочери, шепча поближе к слуховому аппарату, как сильно любит свою малышку.

Дважды Сергей Владиславович пытался отвлечь супругу светской беседой, но это помогало на короткие мгновения, и после каждой паузы в беседе Владислава Сергеевна принималась снова теребить волосы дочери, шепча ей про свою любовь и то, как сильно она без нее скучала.

Уверена, Максим специально-случайно уронил фужер, пробуя переключить внимание матери, но та не повела и глазом в его сторону. Моя бы точно среагировала! Когда она впадала в ступор, отец делал что-нибудь… громкое или странное. Как-то раз начал петь посреди улицы, когда мама замерла напротив витрины «Детского мира» (на пятьдесят минут!), ну а посуда расколачивалась о полы и стены нашей квартиры дважды в месяц.

Алла не подавала «признаков жизни» возле Воронцовой, смиренно слушая ее шепот. Тугой воротничок ее крапивьей блузки, застегнутый тысячей пуговок, покрылся темными пятнышками пота.

Костя попросил официанта усилить кондиционер, но не посмел тронуться с места, чтобы «отобрать» свою невесту у ее матери. Видимо, это было бесполезно, что доказывалось не раз на прошлых ужинах.

На бледном лице Аллы застыла кукольная маска отрешенности, и примерно с таким же выражением лица я уставилась в перечень блюд: поркетта, кюфта, вонтоны и кукси, бабагануш и пастрами. На десерт предлагалось жареное молоко. Пить его или есть? Может, жареное молоко нужно писть и епить?

«Котлеты», «кофты», «батоны»… что все это означает в переводе с богатого? Кукси и бабагануш из меню звучали для меня кулинарными ругательствами.

Алла подняла со скатерти вилку и принялась водить ею туда-обратно, изображая полет с поворотами.

– Заткнись… – вдруг выдавила Алла сквозь стиснутые зубы. – Закрой рот! Ты дура! Хватит! – крича, схватилась Алла за голову, сдавливая свои виски.

А у нее-то что за аллергия? Чего их так кроет? Ландыши на завтрак жуют?

– Дочка, остановись! Святые угодники, да что с тобой? – пробовала приблизиться к ней Воронцова, но Алла ударила мать по руке острием вилки.

– Не прикасайся! Не трогай! Хватит меня трогать!

И Максим говорит мне, что у Аллы нет никакого диагноза? Даже моя мать не пробовала проткнуть нас с отцом своими тяпками.

Я увидела, как Сергей Воронцов сдавил обоими кулаками пару столовых ножей, багровея в тон свекольному бабаганушу, что стоял перед ним.

– Алла, – произнес Воронцов, пока Владислава оценивала урон своему здоровью.

К счастью, вилка угодила в ее янтарные браслеты и почти не оцарапала кожу.

– Алла, – повторил Воронцов, – возьми себя в руки, или мы сейчас же уйдем.

– Она дура… – шептала Алла, – она не останавливается…

– Все хорошо? – подскочил к нам менеджер, устанавливая в центре стола вазу с букетом красных цветов. – Цветы для Аллы Воронцовой! Прошу, прошу!

Взглянув на букет, Алла рухнула на пол, раскинула руки и застонала:

– Боже, сохрани, Боже, помилуй нас, грешных! Что я наделала! Боже, спаси меня!

– Алла, быстро поднимись! – приказал Воронцов, хватая дочь за плечо, но та орала во все горло, вырываясь.

– Не кричи на нее, Сергей, – вступилась