– И не только твои, Летун! – подавленно, во всё более и более нарастающей оторопи— растерянности, проронил ему в ответ Муха, чье лицо в мгновение ока вытянулось как у покойника. После чего, вдобавок, приобрело зловещий, зеленовато-землистый, оттенок и начало повсеместно покрываться сирено-синей паутиной уродливо вздувшихся и нервно пульсирующих височных вен и просвечивающихся сквозь пепельно-бледную кожу прожилок.

Как бы в подтверждение слов Мухи и прямо на глазах у пораженного до самой глубины души всем этим небывалым зрелищем Германа то, что, хотя и чисто условно, можно было назвать «мордой» привидения-Эмпусы, вдруг и совершенно непредсказуемо начало снова меняться, пока… Пока окончательно и бесповоротно не приобрело своё новое, заведомо незнакомое Герману и пугающее своими неестественно заостренными чертами, маску-лицо мертвеца!..

Причем, не банально-обычного смертного, но типичного англосакса!..

То бишь – гладко выбритого, с высокой и намертво застывшей верхней губой, ястребино-крючковатым носом, в надменной злобе прищуренными глазками, вызывающе покатым лбом, жидкой и расчесанной в прямой пробор шевелюрой и чуть заметно заостренными кверху ушами…

Но и это было ещё не всё!

Не успев даже закончить свое стремительно-кардинальное самопреображение, инопланетное чудовище Эмпуса судорожно вздрогнуло всем своим инопланетно-желеобразным естеством… Да ещё и, притом жадно и вполне недвусмысленно, потянуло в сторону полуживого от ужаса Мухи свои, уродливо-заскорузлые и местами как будто бы даже покрытые зеленовато-бурой плесенью, клешни!

– А это ещё кто такой?! – обескуражено обронил Герман, вполоборота поворачиваясь к своему, застывшему в позе серо-мраморной статуи, как после фатальной для него встречи с самой Медузой-Горгоной, другу. – Ты его знаешь, Муха?

– Ага, – вымученно выдавил из себя тот. Всеми силами стараясь при этом не делать резких движений и виновато пряча в землю глаза. – Но ты, Летун, всё равно не поверишь!..

– И всё же?! – не сдавался Герман.

– Это… Это Майкл! – скрепя сердце и полубезумно кривясь в нелепо-жестоком оскале-усмешке, вынужден был признаться кибернесист, который сразу и безошибочно узнал лицо сухопарого и высокомерного бедолаги-англосакса, трагически погибшего в беспощадной схватке с голодной шлюндрой – в том числе и по вине так и не пришедшего к нему в самый критический момент на выручку напарника-Мухи…

– Какой ещё к черту Майкл?!

– Тот, который… Ну, которого… В общем, твой, здесь, на Руднике, предшественник и мой бывший напарник, Летун!.. Короче, не знаю как и почему, но у треклятой Эмпусы сейчас – лицо этой бесстыжей сволочи Майкла!..

– Так значит тогда… это была тоже она?! И ты, и она… Уже однажды встречались?! Офигеть!..

– Это ничегошеньки не значит, Герман! – с отчаянием обреченного засопротивлялся, наотрез отказываясь признавать вполне очевидное, Муха. – Ты просто не понимаешь, дружище! И никогда не поймешь… И давай больше не будем об этом! Твой предшественник вполне заслужил свою смерть… Повторяю, он был закоренелой сволочью и стукачом… Ну а я тогда попросту опоздал! Хотя, если честно, не особо-то и торопился его спасать… Всё! Больше ни слова об этом! Тебя, Герман, это никаким боком не касается… Это моё проклятие! Мне же его и нести… И, если честно, я ни о чем не жалею… Собаке – собачья смерть!

– Обалдеть, какие страсти и подковерно-щепетильные тайны мадридского двора! – не удержался от соблазна дать полную волю своим эмоциям Герман, прежде чем снова взять себя в железные руки и сурово, вновь приглушенным голосом, отдать распоряжение Мухе. – Ладно, проехали! Сейчас как-то не до того… Нам бы как-нибудь самим из всей этой катавасии с аидской Эмпусой и её детками-Ламиями живыми и невредимыми выпутаться… Так что, будем выкручиваться своими силами – как умеем и можем… Самое фиговое в том, что я понятия не имею, с какой скоростью эта мерзкая тварь вообще передвигается?! Но, думаю, самое время нам что-нибудь этакое, для неё неожиданное или даже убийственное, предпринять… Короче, Муха, слушай сюда… Сейчас медленно, без резких движений, достанешь из кармашка спасательского ранца первый, попавшийся тебе под руку, сигнальный фальшфейер!.. Затем, тоже медленно и без резких движений, аккуратно его подпалишь – вроде бы они рассчитаны на горение в атмосфере Плутона или даже вообще в безвоздушном пространстве открытого космоса – и… И строго по моей команде бросишь его прямо в круг! Причем так, что бы он оказался как раз между обрубков-нижних конечностей этой треклятой Эмпусы… Но только, по моей команде – ни раньше и ни в коем не позже, чем я скажу… Устроим-ка этой швындре-мутанту её персональную сковороду-Преисподнюю! Ну по типу Гиены Огненной древних евреев… А там уж посмотрим… Кто кого и чьи яйца круче?! Всё понятно, Муха? Будь готов к форменному, и притом рукотворному, безобразию, друг!.. А я пока эту полупрозрачную кучу аммиачно-метанового дерьма чем-нибудь отвлеку…

– Угу, Летун! Вроде – понятно… – покорно, на автомате, кивнул Муха и, заметно оживившись и даже немного покрывшись румянцем на до этого мертвенно-серых щеках, с готовностью потянулся к заветному ранцу. – Всё, нашел и уже достаю фальшфейер! Зажигаю… Готово, Летун!

– Ну тогда… – сосредоточенно протянул Герман. – Тогда на счет – «три»! Раз, два…

С этими словами Герман резко выкинул вперед свою левую руку с крепко зажатой в ней кислородным баллоном, демонстративно громко щелкнул его затвором и…

И, во всю глотку рявкнув сокровенное «Три!», со всей дури швырнул свой, уже неистово пенящийся и под огромным давлением плюющийся струей заведомо смертоносного для всей плутонианской живности жидкости-газа, снаряд прямо в «лицо» всё ещё ни о чём не подозревающей и размеренно-неторопливо плывущей по направлению к ним с Мухой Эмпусе…

– Какого чёрта ты медлишь, Муха, – в следующее мгновение взорвался от ярости он в адрес невесть почему замешкавшегося и неуклюже жонглирующего уже пылающим искусственным факелом друга-напарника. – Срочно швыряй в эту склизкую сволочь свой фальшфейер, Муха! И ложись! Сейчас как рванет!.. Или не рванет?! Хотя, это уже и не важно…

И оно рвануло. Хотя и не сильно!

Однако и вполне достаточно для того, чтобы, из-за сверхнизкой силы тяжести на Плутоне и нерасторопности Мухи, не только отшвырнуть обоих Старателей на добрые десять-пятнадцать назад – в спасительную глубину и девственный мрак злополучной шахты, но… Но ещё и обрушить им прямо на головы каменных дождь из сорванных ударной волной со своих привычных мест на потолке метанново-ледяных сталактитов! Равно как и беспощадно обдать обоих Старателей фонтаном из мелко раздробленной гранитно-базальтовой крошки и взвившейся в воздух снежно-азотистой пыли.

Что же касается Эмпусы и Ламий, то и без сомнения, их тоже отбросило взрывом. Причем и строго по ньютоновской мега-версии классической физики – в прямо противоположную от Старателей сторону… А, может, даже и вообще безнадежно размазало по потолку и покатому склону кургана-обвала…

В любом случае, из-за невообразимо плотного пылевого, вперемешку со снегом и водно-азотистым паром, тумана что-либо разглядеть в шахте в эти постапокалиптические для неё минуты Герману было попросту невозможно. Тем более в блеклом и хаотично скачущим по каменным стена свете коногонки – минипрожектора его гермошлема.