Но для начала это логово нужно отыскать. А одна из причин любви выштранских горных змеев к пещерам – в том, что их в этом регионе, по большей части карстовом, великое множество. Главной целью вылазок моего мужа и мистера Уикера было нанесение на карту пещер. Каждый день они находили не менее полудюжины, причем некоторые – на обратном пути, в местах, которые они полагали полностью исследованными, но многие из найденных пещер были слишком малы для драконов. Однажды Джейкоб обнаружил пещеру весьма неудачным методом: сорвавшись с крутой осыпи, он ухватился за каменный выступ под ветвями колючих кустов, свисавшими вниз и укрывавшими вход в пещеру от взглядов разведчиков. Бесстрашный человек, он велел мистеру Уикеру спустить ему уцелевший фонарь и обследовал пещеру, прежде чем искать путь наверх. Характерные глубокие следы когтей на каменном полу свидетельствовали, что в пещере действительно некогда обитал горный змей, но толстый слой сухих листьев, укрывавший эти следы, означал, что было это давным-давно.

В ночной темноте, лежа в комковатой, неудобной постели и пытаясь заснуть, я развлекалась, изобретая самые дикие способы помочь джентльменам в разгадке этой головоломки. Начиналось это с мыслей отчасти разумных: я могла бы устроиться с планшетом для зарисовок в подходящей для наблюдения точке и зарисовывать перемещения драконов, чтобы найти в них закономерности. (И молиться о том, чтобы какой-нибудь дракон не заметил меня и не спикировал вниз в поисках легкой добычи – вот почему эта мысль была разумной лишь отчасти.) Я могла бы сама отправиться на разведку в горы – по тем местам, где не успели побывать Джейкоб и мистер Уикер. (И молиться о том, чтобы не упасть, как муж, не сломать ногу и не остаться беспомощно лежать, пока не явится дракон в поисках легкой добычи.) Я могла бы с пустыми руками отправиться в выштранскую глушь, веруя, что детские мечты о драконах будут направлять мой путь, как господь направлял путь Панахая в пустыне, пока судьба не приведет меня к превосходному во всех отношениях драконьему логову. (Где я тут же сделаюсь легкой добычей.) Так мое безумие изобретало новые и новые идеи, но моя практичность тут же подсказывала, к чему они приведут.

Однако, пожалуй, мне не стоит спешить хвастаться собственной практичностью. Да, в конце концов, я нашла решение наших проблем, но метод поиска этого решения был почти так же безрассуден, как самые дикие из моих идей.

В сельской жизни есть любопытная особенность, с которой мои читатели – в большинстве своем, полагаю, наслаждающиеся электрическим освещением, распространенным в наши дни повсюду – возможно, незнакомы.

В отсутствие искусственного освещения сон человека делится на два обособленных периода, разделенных периодом бодрствования в темные ночные часы. Впервые столкнувшись с этим явлением в Друштаневе, я поначалу отнесла его на счет комковатого матраса, холода в спальне, общей чуждости окружения и так далее, но через некоторое время обнаружила, что для жителей деревни это в порядке вещей. (Привычки Джейкоба оставались неизменными дольше моих – думаю, оттого, что лазанье по горам отнимало у него довольно много сил.)

К той ночи, о которой я собираюсь поведать вам сейчас, я еще не выяснила причин внезапных ночных пробуждений. Я понимала только, что проснулась среди ночи, как просыпалась на протяжении нескольких предыдущих ночей кряду, и не могу немедленно уснуть вновь. Чтобы не потревожить Джейкоба, ворочаясь и кутаясь в одеяло, я предпочла встать с постели, завернулась в теплый халат и крадучись вышла из спальни, дабы занять себя чем-нибудь, пока сон не вернется.

Странное это время – такой период полночного бдения, если к нему не привыкнуть. Весь мир вокруг кажется сном в этот час, разум погружается в состояние сродни медитации; собственные мысли казались отстраненными, далекими, как экземпляры искровичков на столе – там, дома, в моем сарайчике. Я думала почитать, как в две предыдущих ночи, но устыдилась чрезмерного расхода свечей, а кроме того заподозрила, что свет лишь сильнее отсрочит возвращение ко сну.

Я спустилась в наш рабочий кабинет, где вряд ли могла бы кого-нибудь потревожить, но вместо чтения отперла и распахнула ставни. Холодный ветер ударил в лицо, окончательно разбудив меня, но в то же время усилив впечатление, будто все это происходит во сне. Эта отстраненность от самой себя оказалась очень приятной, и, усевшись в темноте, я предалась раздумьям о безоблачном ночном небе.

Прошу простить меня за временное отклонение от истинной цели моего повествования, но о небе стоит поговорить особо. В те времена в Фальчестере и во многих других местах свет от человеческого жилья затмевал часть звезд. «И что из этого? – спросите вы, не понимая, какое это имеет значение. – В небе все равно остается множество звезд!» Однако я помню свое детство, проведенное в Тамшире, достаточно далеко от ближайшего города, чтобы оценить разницу, и помню небо над горами Выштраны. Тебе, друг мой читатель, может казаться, что ты видишь множество звезд, но ты ошибаешься. Ночь много чернее и в то же время много блистательнее, чем ты мог бы вообразить, и великолепие неба способно посрамить самые роскошные из драгоценностей гостей Ренвика. А высоко в горах, где воздух много чище, чем влажная атмосфера Ширландии, я узрела красоту, какой не видела никогда прежде.

Я редко проявляю сентиментальность. Было тому причиной великолепие над головой или странное состояние ума – или и то и другое, – но я была потрясена до глубины души. Зрелище завораживало, но вскоре, почувствовав, что это слишком, я заставила себя обратить взгляд к куда более обыденной картине – к виду спящего Друштанева.

Обыденной – за исключением света, блеснувшего в некотором отдалении.

Это была не бриллиантовая точка звезды, а теплое, рассеянное мерцание огня. В одном из домов отворилась дверь, и в проеме показались два силуэта. Один – небольшой, округлый – был силуэтом женщины в шали, наброшенной на плечи. Второй, заметно выше, принадлежал мужчине, одетому в незнакомой мне манере, и в льющемся из дома свете я заметила еще кое-что совершенно неуместное – светлые волосы, совсем не по-выштрански собранные в косу на затылке.

Очарование звездного неба разом исчезло. Я подалась к окну, приглядываясь к парочке на пороге сквозь ночную тьму. Поначалу мне в голову пришла совершенно абсурдная мысль – что мистер Уикер завел любовницу из местных. Эти двое определенно были любовниками, судя по тому, как обнялись в дверях: мужчине явно не хотелось уходить, а женщине – отпускать его. Но волосы мистера Уикера были не настолько светлы и недостаточно длинны, чтоб заплести косу. Этого человека я в деревне прежде не видела, а в Друштаневе было не так много жителей, чтобы я смогла не заметить среди них этого блондина.

Оконная рама больно врезалась в живот. Только тут я осознала, что наполовину высунулась из окна, словно, сократив дистанцию на два фута, сумею разглядеть больше. Мой интерес никак не был связан с похотью; правду сказать, я с нетерпением ждала, когда же они прекратят целоваться, отстранятся друг от друга, и лицо мужчины окажется на виду. Но что мне в его лице? Его черты вовсе не объяснят, кто он такой! Отойдя от окна, я сунула ноги в грязные туфли, оставленные у дверей, и без единого звука выскользнула за порог.