– Но смысл учебы за границей не в этом, – возразил Итан. – Ты едешь в Венецию не потому, что она меняется; а потому что сама изменилась бы, пожив там. А когда вернулась домой, увидела бы все в новом свете. Заметила бы вещи – и людей, – на которые раньше не обращала внимания.

В его словах Нине послышался подтекст, который заставил задуматься, не говорил ли Итан о них двоих. Он разглядел ее сейчас, хотя раньше не замечал.

Она поставила полупустую коробку из-под пиццы на край стола.

– Это было… на удивление глубокомысленно для ночного разговора за пиццей.

– Пицца и философия – два предмета, в которых я дока. – Итан схватил подушку и положил себе под голову, а затем откинулся назад, удовлетворенно вздохнув.

– Не смей красть мою подушку! – вскрикнула Нина.

– Мне она нужна больше. У меня голова тяжелее, – заявил он. – Она полна пива и глубоких мыслей.

Нина попыталась дернуть за угол, но ничего не вышло.

– Джентльмен никогда бы так не сделал, – упрекнула она сквозь смех.

Глаза Итана все еще были полузакрыты.

– Извини, я растратил свое благородство на проводы тебя домой.

– Отдай! – Нина снова потянула подушку, но Итан выдернул ту из-под головы и бросил в Нину.

– Ой, – весело сказал он.

Они стали драться подушкой, словно в детстве, когда были маленькими и гонялись друг за другом по дворцу, визжа от восторга. Сэм всегда лезла в самую гущу рукопашной, возглавляя великое подушечное сражение девчонок против мальчишек.

Наконец оба откинулись назад, тяжело дыша. У Нины даже живот разболелся. Смех все еще бурлил в ее груди, оставляя яркое пьянящее послевкусие.

Внезапно Нина осознала, насколько близко она к лицу Итана. Достаточно близко, чтобы можно было разглядеть каждую веснушку на щеках, каждую ресницу, изгибающуюся над темно-карими глазами.

Он протянул руку и заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос.

Все существо Нины сосредоточилось на той точке, где его кожа касалась ее. Она знала, что ей следует отстраниться и напомнить Итану, что это несправедливо по отношению к Джеффу и что им нужно попрощаться. И все же Нина не могла заставить себя произнести имя принца и разрушить магию, которая, казалось, витала вокруг нее и Итана.

Прикосновение стало отчетливее, он очертил пальцами ее подбородок, нижнюю губу. Воздух между ними наэлектризовался. Очень медленно, словно давая Нине время передумать, Итан коснулся губами ее губ.

Нина ответила на поцелуй, крепче сжала плечи Итана. Она чувствовала жар везде, где они соприкасались; его руки, казалось, опаляли ее кожу.

Итан резко отстранился, его дыхание было прерывистым.

– Я должен идти, – пробормотал он, слезая с кровати.

Когда за ним закрылась дверь, Нина упала навзничь и закрыла глаза, гадая, что, черт возьми, только что произошло.

Когда Сэм увидела, что в бальном зале еще темно, то театрально вздохнула. Она собиралась опоздать на эту дурацкую свадебную репетицию, но, похоже, Роберт перехитрил ее и указал неправильное время.

Интересно, поступил ли он так же и с Маршаллом. На прошлой неделе, когда Саманта сообщила Роберту, кого выбрала своим кавалером, камергер неодобрительно фыркнул.

– Ему нужно будет присутствовать на репетициях. Пожалуйста, проследите, чтобы он появился, – зловеще сказал Роберт.

– Хорошо, – отрезала Сэм, хотя сомневалась, что может заставить Маршалла что-либо сделать. В этом отношении он был похож на нее.

Она опустилась на обитую бархатом скамейку и уставилась на картину на противоположной стене: портрет маслом всей их семьи в полный рост, официально-выверенное полотно, предназначенное для страниц будущих учебников.

На холсте королева Аделаида сидела с четырехлетним Джеффом на коленях. Свет плясал на бриллиантах ее тиары. Король стоял позади них, положив одну руку на спинку стула, а другую – на плечо Беатрис.

У Сэм перехватило дыхание при виде отца. Казалось, она смотрит через подзорную трубу в прошлое, то время, когда папа еще был рядом.

Она взглянула в другой угол картины, где она стояла отдельно от всех. Создавалось впечатление, будто остальные позировали без нее, а потом художник пририсовал Саманту в последнюю минуту.

– Помнишь, как мы для него позировали?

Сэм резко подняла глаза. Беатрис заколебалась, затем села рядом: осторожно, словно не зная, вдруг сестра ее укусит. На ней было платье с длинными рукавами и пуговицами на запястьях, которое смотрелось особенно элегантно на контрасте с потрепанными джинсами Сэм.

– Вроде того. – Саманта вспомнила завораживающий шорох карандаша художника, как ей настолько не терпелось увидеть себя – стать свидетелем превращения чистого холста в ее образ, – что она все время пыталась слезть с колен мамы.

Когда Аделаида не выдержала, художник предложил Сэм и Джеффу поменяться местами. «Не волнуйтесь, если она будет ерзать; на картине я все исправлю, – заверил он королеву. – В этом преимущество портретов: они более снисходительны к людям, чем фотография».

Саманта вспомнила, как увидела копии этого портрета в сувенирном магазине дворца и осознала, что совершенно незнакомые люди платят деньги за изображения ее семьи. Это был первый раз, когда Сэм по-настоящему поняла сюрреалистический характер их положения.

– Я скучаю по нему, – пробормотала Беатрис. – Так сильно скучаю.

Сэм посмотрела на сестру. Сейчас та не выглядела особенно величественной. Она была просто… Беатрис.

– Я тоже по нему скучаю.

Беатрис не сводила глаз с нарисованной фигуры отца.

– Он тут сам на себя не похож.

– Знаю. Слишком по-королевски держится.

Георг, что смотрел на них с портрета, был серьезен, решителен и суров. Императорская корона венчала его голову. Никто не усомнился бы в том, что перед ними монарх.

Но Сэм не скучала по монарху, она скучала по отцу.

– Он всегда делал такое лицо, когда надевал корону. Как будто ее вес заставлял его держаться строже, – размышляла Беатрис.

– С тобой та же история. У тебя словно запор приключается, – невозмутимо сказала Сэм. Увидев выражение лица сестры, она изобразила что-то, похожее на смех. – Да шучу я!

– Ха-ха, очень смешно, – ответила Беатрис, хотя и рискнула улыбнуться.

Пожалуй, это был их самый долгий разговор за последние несколько недель.

С Потомакских королевских гонок Сэм снова стала избегать сестру, как делала это много лет. Беатрис предприняла несколько попыток примирения – постучала в дверь ее комнаты, послала текстовое сообщение с предложением пообедать вместе, – но Саманта лишь молчала в ответ.