привел ее в замешательство. Рука чуть дрогнула. Пуля рванула на плече рубашку, не задев кожу. Но он все равно не успевал. Вторым выстрелом она не промажет…

Линн Эрвинс оказалась за спиной у сержанта, подсекла ей ноги в коленях и одновременно здоровой правой рукой вывела из равновесия, зацепив обратным хватом поперек шеи. Линн не пыталась завладеть винтовкой. За нее это сделали рефлексы и гравитация. В момент стресса тело само защищается от увечий наиболее примитивным способом, и побороть этот инстинкт почти невозможно. Даже годы тренировок не всегда помогают. Сержант выронила оружие, чтобы помочь себе при падении. Она успела подставить локоть, но все равно основательно приложилась спиной о камни.

Линн нагнулась и подняла винтовку.

— Я ведь предупреждала тебя, Робинс, — холодно отчеканила она. — Я предупреждала тебя или нет? Ты забыла, что служишь в действующей армии и субординацию пока никто не отменял. В боевых условиях за самоуправство положен расстрел. Я не знаю, что тебе сделали такие, как он, там, за Чертой. Не знаю и не хочу знать, почему тебе пришло в голову смывать дерьмовые воспоминания чужой кровью. Но я уверена, что этот человек ни в чем не виноват. А теперь убирайся!

Робинс приподнялась на локтях.

— Ты действительно не знаешь? — она вымолвила это тихо, почти шепотом. — Ты не знаешь, хоть и была там? Я не могу поверить, что ты не знаешь.

— Ага, я там была, — сухо ответила Линн, — Но это не мешает мне оставаться человеком. Даже когда это не легко.

Робинс встала и потерла ушибленную ягодицу. Ее плечи ссутулились. Она вся как-то разом обмякла. Яростная злость сменилась оцепенением и безнадежной тоской. Кто-то искалечил психику этой женщины, но Алексей не собирался брать на себя ответственность за чужие грехи. Сержант отвернулась и побрела ко второму бараку. Там стояли еще две девицы в военной форме. Одна полноватая и темноволосая. Другая коренастая шатенка с короткой стрижкой. Они были готовы разорвать его на куски голыми руками. Только потому, что он не похож на них.

Только потому, что он мужчина!

— Я думаю тебе лучше зайти внутрь. — предложила Линн.

— Да, я тоже так думаю, — он улыбнулся. — Всему свое время, не так ли?

Она не ответила, но Алексей понял, что его слова достигли цели.

«Время как большая река. Не пытайся торопить Судьбу».

— Не мы определяем правила, — добавил он уже на пороге. — Но только нам решать — продолжить игру или отступить.

Он зашел в пакгауз, украдкой наблюдая за их реакцией. Линн смотрела задумчиво. Смысл его слов проникал к ней в сознание, чтобы заронить семена будущего прозрения. В глазах двух молодых девиц плескались фонтаны страха и ненависти, но они были пустышками. Их враждебность не имела значения.

А где-то рядом продолжало вращаться скрипучее Колесо. Оно постепенно набирало обороты, раскручивало их жизни, перемешивало их, как перемешивают шарики в барабане во время розыгрыша телевизионной лотереи. Перед глазами Алексея возникла устрашающая картина: громадное сооружение, лишённое каких-либо зачатков дизайнерской мысли. Куча подгнившего дерева и ржавого железа, скрепленная заскорузлыми скобами и гвоздями. Внутри пересыпались не веселые цветные шарики, а человеческие черепа. И на лбу каждого кровью выведено чье-то имя.

Адское Колесо Фортуны.

И он оказался в самом его центре, намертво прикованный к оси этого уродливого механизма. Он был узником и в то же время вершителем. Он не имел власти остановить бег Колеса или повернуть его вспять, так же как не мог разорвать свои оковы. Но он получил право выбирать одни имена и отбрасывать другие. Вечный путь. Сколько загубленных душ останутся стенать на обочине, прежде чем он достигнет небесного града? Десятки? Сотни? Сотни тысяч? Какая разница, сколько прольется крови на спицы вращающегося Колеса? Чем одна капля отличается от целого океана?

Робинс оказалась права на его счет. Он становился зверем. И он конечно же был опасен, потому что перестал отличать добро от зла, жестокость от милосердия, добродетель от порока. И это само по себе выглядело ужасно. Но это тоже не имело значения. Он пришел сюда, чтобы совершить что-то очень важное, и по сравнению с масштабами предстоящей задачи, его жизнь и жизни других людей не принимались в расчет. Алексей соглашался с этими правилами, хоть они и не нравились ему. Но большие истины далеко не всегда оказываются приятными. Кому-то приходится жертвовать собой, чтобы дать толчок новому витку существования. И у этой спирали нет ни начала, ни конца.

«Юля, дочка… простите меня», — прошептал он и ощутил тяжесть в груди. — «Вы были дороги Алексею, возможно он вас даже любил. Но теперь Алексей мертв, и вам лучше не знать, в кого он превратился после смерти».

Он подошел к окну и раздвинул жалюзи ровно настолько, чтобы видеть двор и прилегающую местность. Женщины столпились возле соседнего пакгауза, и Линн что-то твердила им на повышенных тонах.

Алексей ненавидел себя за то, что ему предстояло сделать. Он хотел бы обойтись без лжи и манипуляций, а главное — без человеческих жертвоприношений. Но Колесо вращалось все быстрее, увлекая его своим безостановочным движением.

Не мы определяем правила. Продолжить игру или отступить?

Лазоревое светило, которое местные называли Пальмирой, прочно утвердилось между западом и юго-западом, но все еще достаточно высоко. День никак не хотел заканчиваться. Лишние шесть часов света оказывается могут длиться целую вечность. Ходоки затаились и никак себя не проявляли.

Алексей тоже ждал.

Через полчаса явились две молодые девицы в сопровождении Линн. Они принесли еду: шоколад, сушеные яблоки, ветчину с майонезом, овощами и хлебом из муки грубого помола. Алексей попытался заговорить с Линн, но она его как будто не видела. Женщины ушли, забрав с собой труп рыжеволосой девчонки.

Он в одиночестве съел все, что ему дали, запив холодной водой. После трехнедельной диеты из устриц и ракообразных желудок усваивал тяжелую пищу неохотно, словно никак не мог решить, что ему делать с таким количеством калорий. Он глотнул еще воды и уселся на пол возле окна. Ожидание продолжалось.

Иногда