Собрав солдат и офицеров, Миних отправился в Летний дворец, к Бирону. Его адъютант Манштейн передал офицерам караула, что они задумали по велению принцессы Анны; затем по приказу Миниха он с 20 гвардейцами отправился арестовывать герцога Курляндского. После некоторого времени поисков (Манштейн не знал, где расположена спальня Бирона, а спрашивать у слуг не решился) необходимая дверь была обнаружена. Герцог и герцогиня спали и даже не услышали, как открылась большая двустворчатая дверь в спальню. Лишь когда Манштейн отдернул занавесь балдахина, они оба громко закричали, внезапно проснувшись и испугавшись. Регент пытался спрятаться под кроватью, но не тут-то было: подполковник схватил его и крепко держал до прибытия гвардейцев. Они оглушили брыкавшегося регента прикладами, помогли Манштейну связать его, не забыв о кляпе, и завернули в шинель. Как куль, герцога Курляндского и экс-регента погрузили в ждавшую у дворца карету Миниха. До утра переждали в Зимнем, а затем перевезли арестанта в Шлиссельбургскую крепость. Бирон вспоминал: «Я был схвачен в постели в ночь с 8 на 9 ноября, поднят в одной рубашке гренадерами, вытащен ими к карете, приготовленной Минихом, и под конвоем Минихова адъютанта Манштейна отвезен в Зимний дворец. Тут меня ровно ни о чем не спрашивали»[68]. Здоровью и самой жизни Бирона не было причинено ни малейшего ущерба, хотя Миних распорядился убить его в случае сопротивления. В последующих дворцовых переворотах заговорщики, как мы увидим, не были столь мягкосердечны.

Анализируя события ноябрьского заговора против Бирона, и очевидцы с участниками, и историки увидели все просчеты Миниха: ему б не удалось ничего, если бы хоть один из караульных поднял тревогу, тем более что не доверявший Миниху Бирон приказал накануне усилить караулы и никого во дворец не пускать, даже сажать под арест или убить на месте в случае излишней настойчивости. Но все молчали, пропуская Манштейна; караульные отдавали честь, слуги кланялись… Очевидно, что Миних прекрасно учитывал создавшуюся ситуацию и сумел ею воспользоваться: Бирона не любили, а императрица Анна Иоанновна теперь не могла защитить своего фаворита; да и, попросту говоря, ему повезло. Как вспоминал Манштейн в своих записках, «гораздо легче было бы арестовать герцога среди белого дня, так как он часто посещал принцессу Анну в сопровождении одного только лица… Но фельдмаршал, любивший, чтобы все его предприятия совершались с некоторым блеском, избрал самые затруднительные средства»[69].

В ту ночь и позднее, кроме Бирона, были взяты под арест его братья, Карл и Густав. Последний, командовавший Измайловским гвардейским полком, где пользовался уважением подчиненных, едва не спасся — гвардейцы завязали было перестрелку, но сдался Манштейну. Супруга Бирона после его ареста бросилась куда-то в ночь, на улицу, но была схвачена одним из солдат Преображенского полка, который, не зная, что делать с ношей, так и бросил ее в снег. Офицер-гвардеец практически спас ее от замерзания, когда арестовал всю продрогшую. Был арестован граф Бестужев-Рюмин, поддерживавший Бирона, и сослан в Ивангород под арест. После долгого следствия Бирон был обвинен во многих грехах, среди которых — намерение совершить государственный переворот в пользу своего потомства, покровительство немцам и пр. Суд приговорил его к четвертованию, но Анна Леопольдовна, ставшая регентшей при собственном сыне, смягчила приговор: Бирон, лишенный чинов и имущества, со всей семьей был сослан в Пелым. Императрица Елизавета Петровна, едва взойдя на престол, перевела герцога Курляндского в более комфортабельные условия, в Ярославль, а Петр III в 1762 г. вернул опальному герцогу все, что у него было отнято, и вернул из ссылки. Скончался Бирон 82 лет от роду в Митаве (каждый из вновь восходивших на престол правителей считал своим долгом его облагодетельствовать: Екатерина II возвратила ему герцогство Курляндию и титул). Главный виновник переворота 1740 г. Б.-К. Миних недолго радовался: из-за распрей с Остерманом он вынужден был подать в отставку, которую Анна Леопольдовна тут же приняла, не дав герою-фельдмаршалу диктовать своих условий. Императрица Елизавета его отдала под суд; четвертование, так же как и Бирону, было заменено ссылкой. Весьма занимательно, что тот же Петр III, любивший немцев более, нежели чуждых ему русских, вернул Миниха из ссылки вместе с Бироном, и с той поры он, талантливый военный инженер, продолжал до самой смерти служить России в должности главного директора Балтийского и Ладожского каналов.

Хуже всех пришлось семейству Ивана Антоновича…

Родившаяся «вполне немкой», Елизавета к 1741 г. завоевала симпатии патриотов отечества: все связывали с ее именем возвращение России русским правителям и удаление «немцев» (кстати, немец — понятие в России того времени весьма расплывчатое: это и прибалтиец Бирон, и датчанин Миних и другие «немцы» из шведов, богемцев, лифляндцев и пр.). Ее, дочь императора Петра Великого, едва ли не на руках носила гвардия, а шведы и французы наперебой предлагали ей поддержку в перевороте. Правда, особой помощи от иностранцев царевна Елизавета так и не дождалась (2 тыс. дукатов от французов и множество советов от французского и шведского посланников). Еще весной 1741 г. французский посланник Шетарди объявил Миниху официальную точку зрения Франции на статус Елизаветы: «Скажу вам только, что все коронованные особы смотрят и будут смотреть на нее как на дочь Петра I, императора России; меняйте при этом ранги, коли хотите, с утра до вечера, это в вашей власти, но вне ваших владений полагают, что ранг, принадлежащий по праву рождения, не может быть подвергаем перемене»[70]. Возможно, что именно Шетарди подсказал ей идею захватить власть.

Вновь на острие заговора оказались гвардейцы, что неудивительно: Миних всем показал, как нужно действовать, чтобы захватить власть. И умница Елизавета пошла по предписанному пути.

Гвардия с тех пор перестала быть силой военной, а активно включилась в дворцовые интриги, почувствовав в них вкус. Еще бы! Так просто свергнуть одного правителя, заменить его другим и — к твоим услугам почести, награды, поместья с тысячами крепостных. Бирон, уже начавший замену гвардейцев-дворян рекрутами из низших сословий, сыграл эпохе дворцовых переворотов только на руку: бывшие податные желали достичь всего и сразу. Заговор мог привести их единым махом к высотам, которые им прежде и не снились. Тем более что принц Антон-Ульрих, получивший звание генералиссимуса, по немецкой привычке начал устанавливать свои порядки в гвардейских казармах и муштрой, постоянными наказаниями довел знающих себе цену гвардейцев до желания избавиться от него любыми способами. Когда Елизавета пришла к преображенцам в казармы с просьбой о помощи (ее дом располагался неподалеку от гвардейских казарм), за ней пошли, и охотно; ее любили. Как писал фельдмаршал Миних, «Елизавета Петровна выросла, окруженная офицерами и солдатами гвардии… Не проходило почти дня, чтобы она не крестила ребенка, рожденного в среде этих первых полков империи, и при этом не одаривала бы щедро родителей или не оказывала бы милости кому-нибудь из гвардейских солдат, которые постоянно называли ее «матушкой»[71].