Юная принцесса покорила императрицу — желанием стать русской, по-настоящему, а не номинально, как ее будущий супруг, который всю жизнь так и оставался немцем. Девочка, имевшая вкус к учебе и стремление править когда-нибудь великой страной, с великим усердием учила русский язык (живя в России, она пользовалась только им, лишь изредка позволяя себе немецкие ругательства да французские фразы, которые, по свидетельству современников, не отличались правильной грамматикой), приняла православие, отрекшись от лютеранства, была скромна и почтительна. При крещении она приняла имя Екатерина, желая угодить своей будущей свекрови: имя София в семействе Петра Великого не любили… На то, чтобы покорить придворных и приобрести свою партию при малом и большом дворе, ушли годы. 25 августа 1745 г. состоялась свадьба великого князя Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны; им было только по 17–16 лет, но в глазах всех это не играло роли. Малый двор, за которым Елизавета пристально приглядывала с помощью соглядатаев, жил своей жизнью, кипел интригами.

Петр Федорович, которого Елизавета и ее советники пытались приохотить к делам государственным, решал каждые понедельник и пятницу проблемы родной Голштинии; что касается дел российских, то они ему были не интересны — на все он смотрел глазами голштинского герцога и искал выгоды не своему новому отечеству, а кумиру, Фридриху Прусскому. Более того, русских и Россию он не любил: сказалась кровь другого знаменитого деда, шведского короля Карла XII. Великий князь и наследник русского трона утверждал, что он, «непригодный русским», погибнет в России, а когда стал свободен трон шведский, угрюмо вещал: «Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа…»[74] Лишить его прав на престол Елизавета Петровна не желала, все-таки родная кровь… И она искала обходные пути, чтобы утвердить-таки романовскую династию на престоле. Этим путем был бы сын Петра и Екатерины, которому, в случае если он удачнее отца выйдет (а в иное никто не верил), трон можно оставить в обход племянника. Но отношения молодых супругов не сложились. Существует версия, что Петр пытался ухаживать за своею женою, но по незнанию и неумению это ему не удалось: он лишь восстановил Екатерину против себя. Он искал в ней товарища в своих детских забавах, коих находил великое множество, тем более что после женитьбы он стал взрослым: его перестали посещать учителя. Но великая княгиня желала править, властвовать умами и судьбами. Она, практически брошенная мужем, искала себе преданных людей, и находила — тех, кто составит затем ядро заговора. Со временем Екатерина заставила говорить о себе как русских, так и иностранцев. Когда родился сын Павел (ходили слухи, что отнюдь не Петр Федорович был отцом его), великую княгиню попытались было сбросить со счетов: Елизавета несколько поуспокоилась, много внимания уделяя воспитанию Павла, в котором видела будущее страны. В отличие от супруга, Екатерина пыталась вникать во все дела своей новой родины, заглядывая в недалекое будущее: Елизавета с годами стала плоха, часто болела, и вскоре можно было ожидать смены власти в стране. Рассуждая позднее в своих мемуарах обо всем, что было достигнуто в жизни, о том, как маленькая принцесса Фике стала императрицей огромной державы, Екатерина писала: «Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию…»[75]

В случае внезапной кончины государыни ей грозила бы опала при новом императоре, ее муже: он не скрывал ни от кого, что жену не любит, даже ненавидит, и желал поскорее избавиться от нее, женившись на своей фаворитке Елизавете Романовне Воронцовой. Екатерина окружала себя важными персонами, чтобы обеспечить себе поддержку на такой случай: с ней в переписке состоял фельдмаршал С. Ф. Апраксин, ей был близок канцлер А. П. Бестужев, к ней прислушивался Н. И. Панин… Иностранные дипломаты уверяли своих сюзеренов, что великая княгиня имеет все шансы править Россией, а приближенные императрицы считали ее верной кандидаткой на престол по смерти Елизаветы. Каковы бы ни строились планы на трон, имя Екатерины было у всех на устах: либо при сыне своем Павле она станет регентшей и до его совершеннолетия обретет огромную власть (никто и думать не мог, чтобы оказывать на Екатерину Алексеевну такое же влияние, как когда-то это было с Анной Иоанновной!), либо сама станет править.

Осенью 1760 г. произошел довольно показательный случай — представление миру великого князя Павла Петровича, о чем мы узнаём из записок барона Бретейля: Елизавета решила устроить в своем театре пьесу русского автора. Так случилось, что это совпало с отсутствием Петра, который был на охоте. По велению Елизаветы Петровны на спектакль были приглашены лишь немногие придворные, среди которых была и великая княгиня Екатерина. Сама же императрица пришла с маленьким Павлом. В зале было очень мало зрителей, и Елизавета повелела пригласить на спектакль гвардейцев, стоявших во дворце на карауле: «…императрица взяла на колени маленького великого князя, чрезвычайно ласкала его и, обращаясь к некоторым из тех старых гренадеров, которым она обязана своим величием, как бы представила им ребенка, говорила им, каким он обещает быть добрым и милостивым, и с удовольствием выслушивала в ответ их солдатские комплименты… великая княгиня имела все время очень довольный вид»[76].

Что ж, кандидатура Петра III не устраивала никого, кроме его любимых голштинцев и Фридриха И. «В декабре месяце 1761 года, — пишет в воспоминаниях Екатерина, — слышала я из уст Никиты Ивановича Панина, что трое Шуваловы — Петр Иванович, Александр Иванович и Иван Иванович — чрезвычайно робеют о приближающейся] кончине Государыни Императрицы, о будущем жребии их; что от сей робости их родятся у многих окружающих их разнообразные проекты; что наследника ее все боятся; что он не любим и не почитаем никем; что сама Государыня сетует, кому поручить престол…»[77]

Когда 5 января 1762 г. (25 декабря 1761 г.) Елизавета скончалась, выяснилось, что так ничего с престолонаследием и не было решено; Петр Федорович под именем Петра III мирно занял престол: против него «не раздалось ни одного голоса, и он воцарился спокойно при общем горе и унынии двора и народа, потерявших любимую царицу»[78].

Правление Петра III началось спокойно — без арестов, ссылок и опал; несколько поменялись ведущие лица при дворе, стало больше немцев, так как понаехали родственники нового царя. Он прекратил военные действия против Пруссии, представителям прежних союзников — Франции, Испании, Австрии — Петр заявил, что он заключает с бывшим врагом вечный мир, чего и им желает. Сбывалась его давнишняя мечта: Петр, заключив мир и оборонительно-наступательный союз с Пруссией, получал возможность когда-нибудь послужить в качестве простого солдата или офицера под знаменами непобедимого Фридриха! Походя нажив себе и России врагов в лице отвергнутых и оскорбленных стран-союзниц, он нашел нового врага — Данию, к которой имел серьезные претензии из-за наследных голштинских земель. Пусть внутренние реформы нового государя были не лишены смысла, вполне либеральны и прогрессивны по духу (взять хотя бы его «Указ о дворянской вольности»), он никогда не имел и не думал приобретать любви подданных. Его супруга Екатерина была доведена до отчаяния безобразными и бестактными выходками Петра III и его возлюбленной, Елизаветы Воронцовой, про которую говорили, что «она божилась, как солдат, косила, воняла и плевалась при разговоре»[79]. Ходили слухи (возможно, что их распускали друзья Екатерины, готовившие уже тогда почву для переворота), что Петр тайком подготовил документы, низлагавшие Екатерину Алексеевну и делавшие Воронцову его законной супругой и царицей. Однажды после пира в честь фаворитки государя, получившей орден Святой Екатерины, Петр III, вставши из-за стола, спьяну отдал было приказ взять супругу под арест; лишь заступничество дяди царя, принца Георга Голштинского, избавило молодую царицу от позора и угрозы. Ее утешители, среди которых и «красавец Григорий Орлов, были «готовы для нее на все, если она этого от них потребует»[80]. Более того, Петр восстановил против себя тех, на кого следовало бы полагаться более всего, кто возвел на престол России его тетку — армию и гвардейцев. Гвардию ему обижать ох как не стоило!.. Новая прусская форма, новая прусская дисциплина и ежедневная шагистика — от солдат теперь требовалась четкость в выполнении упражнений на плацу, а не победы во славу России. Поговаривали, что он — истинный внук Петра Алексеевича хоть в чем-то! — вообще хочет распустить гвардейские полки, заменив их голштинцами!