Была и еще одна причина если не переворота, то довольно жестокого обращения со сверженным императором и великой княгиней-регентшей Анной Леопольдовной, и чисто психологическая — обида. До некоторых пор между Елизаветой и Анной, которая была младше цесаревны на 9 лет, сохранялись хорошие, но не близкие отношения. Пока не родился у брауншвейгской четы Иван, назначенный наследником престола. Ранг Елизаветы серьезно понизился; дело дошло до того, что однажды Анна Леопольдовна приказала посадить на пиру (праздновали первый день рождения императора Ивана) Елизавету среди прочих придворных дам, а не за свой стол. Были и другие приметы, говорившие: Елизавета теряет в глазах императорского окружения и ее постепенно сбрасывают со счетов, продолжая, впрочем, пристально наблюдать за всеми ее словами, поступками и передвижениями.

Елизавета всегда была на виду; ее переговоры с маркизом де Шетарди проводились при большом стечении людей (на балах, пирах, официальных аудиенциях). Естественно, что никакая конспирация не помогала, и появились слухи о готовящемся в пользу Елизаветы заговоре, но правительница не обращала на них внимания; она хорошо относилась к Елизавете. Но капля камень точит, и, возможно, когда-нибудь Анна Леопольдовна и поддалась бы на уговоры доброжелателей, стремившихся сохранить власть ей, ее сыну и, конечно же, себе, но не успела. Она вообще практически ничего не успела, кроме как родить сына; на фоне жестоких порядков, царивших прежде в еще средневековой Европе, ее цивилизованные и даже сентиментальные методы правления не вызывали у окружающих ни страха, ни уважения, что в России всегда было практически синонимами: «Боятся — значит, уважают».

24 октября Лесток, придворный хирург, поставил ее перед выбором: либо пан, либо пропал. По словам современников, он показал Елизавете два символических рисунка: на одном она в короне, на другом — виселица и она в монашеской одежде. Попал в опалу Миних, которого подозревали в содействии новому заговору; Анна Леопольдовна, которая закрывала глаза на все проделки цесаревны, например на ее посиделки с офицерами Преображенского полка, теряет терпение. Елизавета все еще колебалась, опасаясь неудачи. Но 23 ноября решило ее сомнения: великая княгиня Анна вызвала цесаревну на приватную беседу, и хотя той удалось слезами убедить родственницу и правительницу в своей невиновности, со дня на день могли начаться аресты среди окружения Елизаветы. На следующий день всем гвардейским полкам было объявлено, что через сутки все они отправятся к Выборгу. Об этом представители гвардейских полков и сообщили Елизавете. Та поняла: еще сутки, и она лишится поддержки преображенцев, верных памяти Петра Великого. В ночь на 25 ноября 1741 г. Елизавета решилась: она, как рассказывают воспоминания современников, надела кирасу под платье (по другой версии — орден Святой Екатерины) и, помолившись, в сопровождении семи гренадеров, Лестока, Воронцова и Шварца уселась в сани. Говорили, что именно в тот момент она поклялась перед лицом Богородицы, что ни разу за все время своего царствования не утвердит смертного приговора. Если это и так, то слово свое она сдержала.

Во дворце в эту ночь стояли на карауле солдаты Семеновского гвардейского полка, преданные Антону-Ульриху; но они были предупреждены, что Елизавета прибудет ночью в Зимний. Сначала Елизавета отправилась в казармы Преображенского полка; там 300 солдат и офицеров присягнули ей на верность. Во главе целой роты гвардейцев цесаревна отправилась в Зимний. Она пыталась идти пешком по снегу, как и солдаты, но шла слишком медленно, увязая в снегу. Гвардейцы подхватили свою государыню на руки и внесли во дворец, где не встретили сопротивления. Она распорядилась перекрыть входы и выходы, а также все лестницы, и нескольких гренадеров отправила в опочивальню к Анне Леопольдовне. В несколько мгновений та была арестована. По романтической версии Шетарди, не присутствовавшего при перевороте лично, Елизавета сама арестовала регентшу; вряд ли это было действительно так. В любом случае великой княгине при аресте оказывалось всяческое уважение. Принцу Антону-Ульриху одеться не разрешили и везли его по зимнему ночному Петербургу, завернутого не то в шубу, не то в простыни. Маленькую принцессу Екатерину Антоновну, сестру императора (ей исполнилось всего четыре месяца на момент переворота), при аресте солдаты уронили на пол; после этого она потеряла слух. Императора же было приказано не разбудить, иначе ребенок поднял бы шум; гренадеры стояли около его кроватки и ждали, пока он проснется, около часа. Мальчик заорал, едва открыв глаза, напуганный видом вооруженных солдат.

Надо ли говорить, что ни капли крови в ту ночь пролито не было.

После Анна Леопольдовна вспоминала: накануне переворота она виделась с Елизаветой и подошла к ней для беседы, но, подходя, споткнулась и упала цесаревне в ноги. Это ли не дурной знак, загодя предупредивший об окончании царствования?.. Семью императора Елизавета решила выслать на родину, но задержала в Риге. Видимо, сообразив или с подсказки советчиков, какую угрозу ее положению представляет семейство низложенного императора, она постановила: содержать в России, в отдаленных крепостях, под строжайшим надзором. В марте 1746 г. Анна Леопольдовна скончалась в Холмогорах, по дороге в Соловецкий монастырь, родив пятого ребенка; тело было срочно доставлено в Петербург и погребено в усыпальнице Александро-Невского монастыря.

Ее супруг и дети (два сына и две дочери), а также фрейлина Анны Якобина Менгден прожили в Холмогорах еще долгие годы, в тесноте и грязи: не было денег на одежду, баня развалилась; все селились в двух маленьких комнатках. Главной же проблемой несчастного принца было отсутствие кофе, который тот потреблял в неимоверных количествах. Екатерина И, взойдя на престола, предложила Антону-Ульриху уехать в Германию, но тот не пожелал расставаться со своими детьми (на них разрешение не распространялось) и скончался после 34 лет ссылки в 1774 г., в мае. Через четыре года Екатерина Великая отправила детей Антона-Ульриха и Анны в Данию; все вспоминают, что семья была очень дружной. Хотя все страдали проблемами со здоровьем, Антоновичи выросли любезными и умными людьми. Там они и умерли один за другим; в 1807 г. скончалась оглохшая после переворота Екатерина Антоновна.

Ивана Антоновича, императора, держали отдельно от семьи. К концу заключения он, как говорили, лишился разума и был убит охранниками в Шлиссельбургской темнице при попытке его освободить… Его имя было стерто с лица земли буквально в первые же дни после свержения; даже за плату деньгами, отчеканенными при нем, следовали арест и допросы.

О перевороте 1741 г. Фридрих II Прусский сказал: «Один хирург, происхождением француз, один музыкант, один камер-юнкер и сто Преображенских солдат, подкупленных французским золотом, переселили Елизавету в императорский дворец»[72]: это были Лесток, Шмидт и М. И. Воронцов. До самой смерти императрица Елизавета Петровна боялась заговоров и приказывала каждую ночь менять место своей спальни…

Что ж, мы движемся дальше и дальше к нашему времени по оси истории и уже миновали середину XVIII столетия. В самом разгаре эпоха дворцовых переворотов: только ленивый не примеряет на себя царскую, точнее, уже императорскую корону России. Известна даже присказка: «Престол в России не наследуется, не занимается по праву выбора, — им овладевают» (Караччиоли). Уже начиная с Петра I немецкие имена все чаще звучат в российских анналах, и все ближе они к трону; все меньше и меньше русской крови в правителях бескрайней империи. И теперь на сцену отечественной истории выходят новые лица, пока еще никому не известные, — принц Карл Петер Ульрих, представитель древней Голштейн-Готторпской династии, и принцесса Софья Фредерика Августа Ангальт-Цербстская, прозванная близкими «Фике».