ему люди все более мрачно. Еще погода испортилась, хлынули мелкие моросящие дожди. И вообще, отныне в Вяльцах царила непроходимая безысходность.

Все же несколько военспецов и гражданских — всего десять человек, которые были заключены в тюрьму, — смогли сбежать двумя днями позже. Взломали замки и безжалостно придушили охранника. Добрались до лесов. Там вышли на нашу точку. И сейчас тоже были под охраной — на сей раз уже нашей.

Я отправился разбираться с ними. Был вовсе не призрачный шанс, что вместе с ними нам подсунут информатора с целью выведать расположение отряда.

Переговорил я с каждым по методике, которой учил Логачев. Подозрений никто не вызвал. Можно было часть этих людей хоть сейчас включать в боевое расписание: ребята опытные, инструктора все же. Но проверки будут продолжаться — уже в деле, без этого никак.

Один военспец спросил меня:

— Вы медсестру Арину знаете?

— Знаю, — ответил я, холодея. — Что с ней?

Мне показалось, что услышу нечто страшное. Вот сейчас скажет что-то вроде «повесили».

— Пропала на днях, — вздохнул военспец.

— Как пропала?

— Да никто не в курсе. В больницу не пришла. Дом закрыт.

— Вы откуда знаете?

— Ногу наш курсант сильно растянул. А лучше Арины никто с такой бедой помочь не может, руки у нее золотые. Искали ее. Не нашли. Думали, к вам ушла.

— Не нашли… — задумчиво протянул я.

Что же там случилось? Захватили ее подручные Звира? Или на самом деле ушла? Но куда? На особые случаи я ей давал контакты и предлагал варианты, как выбраться на простор и куда двигаться. Но она нигде не появлялась.

На душе стало тревожно. Не хотелось верить в плохое, но времена такие — хорошим радуют редко…

Глава четырнадцатая

Мы воевали и воевали в немецком тылу, пытаясь нанести «тевтонам» наибольший ущерб. Сменялись времена года — они были и врагами, и друзьями партизана. Когда вокруг зелень, все пахнет и цветет — гораздо легче путать следы, устраивать засады, уходить от преследования. Но зато и самому попасться в засаду или наступить на мину раз плюнуть. Зима — это холод, голод. Зато звуки долетают дальше, видно все окрест, труднее врагу незаметно подобраться к нашей лежке. Но и самим куда тяжелее подойти к железнодорожному полотну. Осень — это распутица и грязь. В ней утопаем дружно и мы, и наши преследователи — егеря с полицаями.

Мне больше по душе все же лето. Хоть и опасностей полно, но тепло. И от солнышка ласкового душа поет, зовет к подвигам. И на этой же душе очень слякотно осенью, особенно такой, как сейчас: дождливой, холодной, бесконечной.

Но были у нас отличные поводы для оптимизма. С фронта приходили обнадеживающие известия. Наши войска освобождали город за городом. И мы всем своим существом ощущали, как близился сладкий час, когда и наше Полесье станет свободным от фашистской сволочи. К этому моменту в том дождливом сентябре 1943 года готовились все, но по-разному. Кто-то готовился встречать освободителей, кто-то точил нож, которым будет тыкать им в спину.

Интенсивность боевой работы росла с каждым днем. Становилось больше нас. Вон, Ковпак прокатился бульдозером по Белоруссии, Украине и Карпатам, вызвав панику у немцев и националистов.

Куда больше стало и всякой националистической нечисти. Соответственно множились и столкновения с ними.

А у простых жителей наших краев голова шла кругом. Они с трудом понимали, кто есть кто и как с ними со всеми ужиться. Слишком много бродило вокруг злых, как медведи-шатуны, вооруженных людей, именовавших себя единственно законной властью. Сам черт ногу сломит.

Вот вам ОУН во всей красе, слушайте и повинуйтесь. Только и с ней ничего не понятно — она давно раскололась на бандеровцев и мельниковцев, все себя главными считают, все указания дают. А тут еще Безпека ОУН — рыщут везде, даже по медвежьим углам, все ищут коммунистов, партизан и их пособников, чтобы голову отрезать. Вокруг множество и других участников этого дурного театрального представления: милиция УНР, петлюровцы, последователи гетмана Скоропадского. Кто тут за немцев, кто против — сам черт голову с рогами сломает. Ну еще красный партизан ночью заглянет, напомнит, что территория здесь все же советская. Армия Крайова в стороне не стоит, все счета за притеснения поляков предъявляет, притом порой кровавые. И всем что-то нужно. В основном жратва, информация и лояльность. Ну как тут крестьянину не свихнуться?

Наглее всех вели себя самые многочисленные и влиятельные — бандеровцы. Обложили данью на нужды Свободной Украины все села и деревни, каждое хозяйство, каждую пошивочную мастерскую. Вынь да положь — иначе ты враг Украины, а с врагами разговор короткий.

Потом они вообще объявили, что проводят мобилизацию, и стали грести из сел молодых парней. Тех, кого еще не прибрали немцы на работы в благословенном Фатерлянде. За отказ могли принародно выпороть, избить, а то и расстрелять — это зависело от доброты бандеровца. Вон, Звир поставил к стенке всю семью такого уклониста и лично палил из винтовки.

Куда простому селянину податься? Лучше всего, конечно, затаиться, как мышь под веником, да только не всегда получается. А многие, к слову, наиболее тупые и дурные, так и вообще все эти движения с большой радостью и энтузиазмом принимали. Масштабы резни поляков были такие, что УПА и Безпека сами ее вытянуть не смогли бы. Поэтому набирали по деревням добровольцев из тех самых простых крестьян, от которых отбоя не было, под таким приятным сердцу истинного галичанина кличем: «Идем грабить поляков!»

Многие украинские села были переполнены польским скарбом. Местные жители на радостях после таких походов пили за здоровье батьки Бандеры, за удачу, и хоть бы кто выпил за упокой души детей, которых насаживали на штакетник.

Между тем созданная бандеровцами УПА укреплялась, оттесняла конкурентов. И смех с ними был, и грех. Понавыдумывали своим бандам какие-то названия — всякие куреня, сотни, чоты. Присяга, построения, звания потешные: вистуны, хорунжие, генералы. Одного субчика мы взяли в лесу, так на груди его крест сиял — оказывается, они уже и ордена друг другу на грудь навешивали. Ощущение, будто дети копируют взрослых в своих играх. Вроде потешно все, но гарь сожженных деревень иронии не способствовала.

Меня больше всего поражало, откуда у них столько оружия. Вооружить такую толпу — на это не один армейский склад уйдет. А у них и автоматы были — немецкие и советские, — и боеприпасов завались, и даже минометы. У основной массы воинов — хорошие карабины. Униформа появилась: в основном бушлаты, шинели и кепки