Когда тебе удобно. У меня нет особых планов.

Кроме консультаций у Дидро.

В следующий четверг?

Хорошо, у меня будет время потренироваться.

Не переусердствуй…

Мы же сможем снова обняться?

Глава 52

Кинетическая энергия жизни

Мы вылетели с базы несколько минут назад. Я сижу сзади, прижав к себе автомат. Алекс, командир, и Пьер, второй пилот, – спереди. Мы должны сменить «Белку», второй вертолет, который на задании уже больше семи часов.

Прибываем на место. Этот район кишит террористами. Все происходит очень быстро, мы едва успеваем открыть огонь по обозначенным целям, как слышим удары пуль по фюзеляжу. Почти тут же отказывает двигатель. Нас подбили. Крушение неизбежно. Неминуемо. Я знаю, что все кончено. Ничего не могу сделать. Чувствую страшное бессилие. Нет времени даже подумать. Головокружительное падение, жесткий удар. Кресло командира вылетело через лобовое стекло, он недвижим. Рядом с ним Пьер кричит, что нужно выбираться, пока все не вспыхнуло. «Белка» приземлилась в нескольких десятках метров от нас. Они прилетели за нами. В этом безумии никто не размышляет. Мы действуем на инстинктах, как загнанные животные. Потому что так и есть. Джихадисты близко, скоро они придут удостовериться, что мы погибли, и добьют нас. Я подтягиваюсь на руках, чтобы вытащить себя из того, что осталось от кабины, и пытаюсь встать, чтобы помочь командиру. Мое тело не слушается. Я не чувствую ног. Пьеру удалось вытащить Алекса из кресла. Он тащит его к вертолету, тот еще жив. Я не могу ждать, пока он вернется. Второй экипаж уже наверняка заметили. У нас всего пара минут на эвакуацию. С рюкзаком на спине и набитыми карманами я качусь вслед за ними по песку в надежде догнать их, подобраться как можно ближе. Меня охватывает жуткая паника, что им придется улететь без меня, пожертвовать мной, чтобы спасти остальных, не погибнуть всем вместе. Так учат действовать в экстремальных ситуациях. Боль пронзает спину – кажется, она разрывается на тысячу кусков; возможно, я делаю себе только хуже. Смогу ли я снова ходить? Что лучше: спасти половину тела или погибнуть? У меня болит бок, похоже на ожог, в нос бьет жуткий запах взрывчатки и обожженной плоти, песка и горючего. Мне навстречу бежит Пьер, я понимаю, что Алекс в безопасности, и думаю, что, может быть, у нас есть крохотный шанс выбраться живыми. Сквозь шум лопастей из кабины доносится сигнал тревоги. Они уже слишком долго на земле. Нужно взлетать. Немедленно. Паника. Нет времени погрузить меня в кабину. Пьер как может пристраивает меня на опору шасси, кричит, чтобы я держался, и бежит к другому шасси. Взлетаем. Меня мотает во все стороны, как на ярмарочной карусели. В детстве это было веселой игрой. Тут все всерьез. В этой игре на кону наши шкуры. Я держусь на руках, вцепившись в стойку, и на силе воли. Думаю о маме. Это ради нее я держусь. Она уже потеряла мужа на поле боя. Для нее было ударом, что я пошел в армию. Ради нее я отчаянно сопротивляюсь. Через стекло я вижу командира экипажа, пришедшего нам на помощь. Мы смотрим друг на друга. «Держись!» – читаю я в его взгляде. Я прижимаюсь головой к фюзеляжу, чтобы спрятаться от ветра, и подчиняюсь. Я держусь. Мне страшно. Дико страшно. Я уверен, что умру. Может, я уже умер, и это и есть смерть. Еще какое-то время как будто живешь с другими. По инерции, как если спрыгнуть с поезда на ходу. Кинетическая энергия жизни. Но все кажется таким реальным. Слишком реальным. И таким безумным. Я вишу на руках в нескольких десятках метров над землей под шквальным огнем боевиков. Вертолет летит на предельной скорости. Времени нет. Надо как можно быстрее покинуть зону боевых действий. С риском потерять нас в воздухе, меня и моего товарища. По крайней мере, они попытались, это уже очень много. И Алекс в безопасности. Хотя бы один. Они могли вообще улететь без нас, потому что слишком опасно, и никто не предвидел такого развития событий, и не было приказа. Потому что жертв могло быть больше. Но нет! Они вернулись, сели, позволили нам как-то зацепиться. Они делают все, что в их силах, чтобы спасти наши гребаные жизни! Спасти даже одну жизнь – не шутки… А целых три!

В моей – это самые долгие пять минут. Я ни о чем не думаю, кроме того, что надо держаться, несмотря на тряску, ветер, шум, летящие с земли пули, которые время от времени рикошетят совсем рядом со мной. Несмотря на эту пустоту под ногами, зовущую, манящую, засасывающую меня пустоту. Они со смертью в сговоре. Смерть таится на дне всех пустот в мире. Я держусь, чтобы раньше времени не свалиться с вертолета, который доставит нас в безопасную зону. В каком состоянии, не знаю. Знаю только, что мое сердце бьется и я все еще дышу. Пьеру хватило смелости вернуться за мной. Он наверняка тоже ранен после крушения. Я восхищаюсь его силой. Я держусь и ради него тоже. Я не хочу, чтобы маме вручили мою посмертную медаль во дворе парижского Дома инвалидов, речь президента маму точно не утешит, какой бы вдохновенной она ни была.

Поэтому я держусь, хотя руки онемели, уши не слышат, ног как будто нет, а живот превратился в комок страха.

В течение этих бесконечных минут я размышляю, почему я здесь. Я думаю об отце.

Я тоже смелый.

Глава 53

Великий поток жизни

Никогда еще я так не ждал встречи с Дианой.

Я запрещаю себе до бесконечности складывать листок бумаги, который держу в руках, иначе никто не прочтет, что там написано.

Мне не терпится рассказать ей о том невероятном, что случилось со мной в объятиях Капуцины; в то же время я боюсь, как бы она не сказала, что на этом терапия подошла к концу. Однажды, конечно, придется остановиться, но не сейчас, мне нужно время.

Она не опаздывает.

Я начинаю рассказывать, не успев сесть в кресло. Сразу перехожу к сути. Как я пошел в гости к Капуцине, ее руки, стиральная машина и захлестнувшее меня цунами. Мощные флешбэки, затем успокоение, отрывки, кусочки, которые собираются вместе. Я записал все это в тот же вечер, чтобы ничего не упустить, боясь, как бы воспоминания снова не улетучились.

– Вам полегчало, когда вы это написали?

– Да. Как будто навел порядок. Все собрал: и ощущения, и факты.

– Наконец-то вы выплюнули непереваренную жвачку, которую жевали все это время.

– Благодаря стиральной машине Капуцины.

– Если захотите сказать ей спасибо, пожалуй, не стоит представлять это именно так!

– Не буду!

Я уже достаточно знаю своего психотерапевта, чтобы заметить первые признаки очередного сбоя терморегуляции. Диана часто дышит, краснеет и начинает ерзать на стуле. Она смущенно улыбается и ищет веер.

Я протягиваю ей листок. Она разворачивает его и надевает очки. Обычно во время консультации она теребит их в руках: складывает, раскрывает, крутит, протирает, надевает, снимает. Такой мячик-антистресс. Я привык. Когда они оказываются у нее на носу, она вдруг становится спокойной, собранной и очень сосредоточенной. Я взволнованно смотрю, как она читает. Неуютное чувство, будто я стою перед ней голый.

Поразительно, как бесстрастно ее лицо. По нему ничего невозможно прочесть. Нет ни удивления, ни облегчения, ни вопроса. Наверняка в школе она с легкостью списывала, и ее ни разу не застукали. Я так ей завидую. Мне бы тоже хотелось ощутить комфорт невозмутимости. Уметь проживать свои эмоции спокойно, не выставляя на всеобщее обозрение, как выпадающее меню на экране.

Она читает медленно. Я пытаюсь не сверлить ее взглядом, но надолго отвести его не получается. Если бы под моим креслом был люк, чтобы провалиться сквозь пол, я бы незамедлительно так и сделал.

– Расслабьтесь, Адриан, – говорит она, не глядя на меня.

Тогда я снова прокручиваю